– Почему же не может? Ты же наверняка, не глядя, подписывала десятки финансовых документов, которые тебе совала Гелена.
– Да… но я ей всегда доверяла. Она – очень хороший экономист… Ее не стоило проверять…
– Вот так и была получена твоя подпись. Таким вот банальным способом. Классическим, так сказать…
Миле показалось, что мебель в ее комнате странным образом поехала вбок. Лицо Цебоева расплылось в тусклый серый диск, а потом попыталось вовсе исчезнуть из видимости.
– Людочка!! – услышала она будто сквозь вату.
Лицо Владимира то проступало сквозь дрожащий туман, то вновь превращалось в бесплотный диск. Потом она почувствовала прикосновение к лицу чего-то жаляще-жгучего, потом опять:
– Людочка… Людочка…
Какая же она Людочка? Она же Мила Ивина, у которой отнято все…
* * *
Очнулась она в собственной постели. Сначала уловила навязчивый медицинский запах, потом открыла глаза. Виски ломило. Перед глазами слегка подрагивало лицо Цебоева. Мила сильно зажмурилась и открыла глаза снова. С лица Владимира сползла дымка. Она вспомнила все и еле слышно, но очень зло прошептала:
– Что ты тут делаешь? Катись к своей сестре. Вы можете праздновать с ней ваш успех… прямо… в моем, то есть теперь уже… вашем салоне… Интересно, как вы его назовете? Не «Фрезия» же… Предлагаю варианты – «Королева» – от фамилии Короленко, или «Виктория» – в знак победы, которую вы одержали надо мной. Можешь назвать своей фамилией – «Цебоев и K°»!
– Людочка, не надо так переживать… Все совершенно не так, как ты подумала… Все по-другому… Я люблю тебя, а потому никогда не смог бы тебя обобрать и Гельке не позволил бы!
Мила посмотрела на него все с той же старушечьей улыбкой, собирающей гармошкой сухую кожу, и спросила голосом, под стать улыбке, старчески просевшим и дребезжащим:
– Ну и как же все – «по-другому»?
– Я же принес тебе оба экземпляра дарственной.
– И что это значит? – не поняла она.
– Это значит, что у Гелены не осталось ни одного.
– И?
– И ты можешь порвать эти два экземпляра в клочья. «Ива» останется твоей.
Мила немигающими глазами уставилась на Владимира. Она еще не могла понять, радоваться ей тому, о чем он говорит, или все-таки погодить. В конце концов, решилась спросить:
– Ну и как же тебе удалось заполучить эти документы?
– Какая разница… Мы хоть и сводные, но все же… брат и сестра… Знаем друг друга давно… У нас свои счеты… В общем, тебе всего этого лучше не знать… Тебе нужно только разделаться с этими бумагами, – и он опять протянул Миле документы.
Она, неотрывно глядя Цебоеву в глаза, порвала их сначала на две части, потом на четыре… Очень скоро от дарственных остались лишь мелкие клочья. Мила посмотрела на валяющиеся у дивана обрывки и задумчиво сказала:
– А я ведь опять доверилась, не глядя… Так и не удосужилась прочитать самостоятельно… Кто знает, что я сейчас порвала? Может быть, среди разных никчемных бумажонок – ордер на эту квартиру, а, Володя?
Цебоев улыбнулся и выложил на постель плоскую пластиковую коробочку с компьютерным диском.
– Вот, посмотри… – предложил он.
– Это… – начала Мила с расширившимися глазами, потому что сразу узнала свой диск.
– Да-да, это тот самый диск… с твоими секретами. Вот твоя роспись…
– Он же был у Гели…
– Клянусь, у нее не осталось копии.
– Володя… – прошептала Мила, прижимая к груди диск. – Если же все это неправда… если вы с Геленой заодно… Мне не жить…
– Дурочка… – прошептал он и погладил ее по волосам. – Если бы ты знала, как я люблю тебя… Впрочем, ты это знаешь… Я тебе столько раз доказывал…
Мила посмотрела на него новым, пристальным взглядом и сказала:
– А ты похудел…
– Думаю, мне это только на пользу… Может быть, в таком виде я буду тебе более симпатичен?
– Ты мне симпатичен в любом виде… – тихо ответила Мила.
– Людочка… – выдохнул он, но тут же спохватился: – Или мне надо называть тебя Милой?
– Нет, – покачала она головой и улыбнулась: – Для тебя я Людочка… Назови меня еще раз так.
– Людочка… Моя Людочка…
И его Людочка протянула к нему руки. Он прижал ее к себе и шепнул в ухо:
– Скажи, что простила…
– Я не могу этого сказать, – ответила она.
– Почему? – с испугом отстранился Цебоев.
– Потому что мне незачем прощать. Где-то в глубине души я никогда не верила в твою подлость. Мне все время виделось твое лицо, полное нежности, и слышалось, как ты произносишь… это твое «Людочка»…
– И наша свадьба… она все-таки состоится?
– Она давно уже состоялась, Володечка… Разве ты этого еще не понял? То, что назначено во дворце, – не более чем формальность. Я давно твоя жена. Разве не так?
С потрясенным лицом он дотронулся рукой до ее щеки и глухо сказал:
– Я даже не мог предположить, что ты…
– Я люблю тебя, Володечка…
Мила обняла его за шею. Их объятие было таким долгим и мучительно сладким, что обоим не хотелось отстраняться даже для того, чтобы можно было, как говорят во Дворцах бракосочетаний, поздравить друг друга поцелуем. Но поцелуй все-таки случился. Потом еще один, потом другой. Потом рядом с клочками дарственной на пол упал Милин смятый халат и вслед за ним одежда Цебоева, залитая зеленым чаем.
* * *
– Ну и хрен с ней, с этой «Фрезией», – сказала Олеся Параскевич, допив пиво и вкусно затянувшись сигаретой. – Я всегда знала, что это не мое.
– Зачем же тогда согласились? – спросила бывшая журналистка «О’кейной жизни» Анастасия Терлеева и глотнула из своего стакана абрикосового сока с мякотью.
– Слушай, чего ты ко мне присосалась? Твоя статья… – Параскевич длинно выругалась. – …уже сделала свое дело! Чё те еще-то надо?
– У меня свой интерес в этом деле имеется.
– А мне плевать!
– Правильно, – не обиделась Настя. – На чужой интерес и следует плевать! Ну… а о своих интересах, я думаю, вы печетесь?
– А моих интересов в этом деле уже нет! – выдала ей Параскевич и, как сказочный Змей Горыныч, запустила страшную дымовуху изо рта и ноздрей.
– Ну что вы, Олеся! Такие скандальчики даже очень часто идут на пользу!
– Кому?
– Этот, например, может пойти на пользу вам.
– Да? И как же? – Параскевич привольнее раскинула свои долгие тощие члены, развалясь в высоком кресле у барной стойки.
– Чем вы занимались до «Фрезии»?
