– Перемирие нетрудно отменить, и день, когда это случится, будет малоприятным для людей вроде вас, – сказал Нед.
Женщина грустно усмехнулась.
– Нас вряд ли застанут врасплох. – Нед хотел было спросить, почему она так уверена, но женщина не позволила себя перебить. – Думаю, я могу вам доверять. Вы посланник Елизаветы, значит, должны быть протестантом.
– Тогда зачем спрашиваете? – осторожно уточнил Нед.
– Если вам нужна Библия на французском, могу принести.
Какое удивительное самообладание! А ведь он и в самом деле подумывал о французской Библии. На этом языке он говорил достаточно бегло, чтобы сойти за местного, но порой в разговоре не улавливал библейских отсылок и фраз, которые протестанты вставляли в любую беседу. Нед часто думал, что стоило бы перечитать наиболее известные библейские книги, чтобы уверенно опознавать подобные фразы. Будучи иноземным подданным, он не сильно рисковал при покупке запрещенной книги.
– Сколько возьмете?
– Могу предложить два издания, оба из Женевы. Одно расхожее, за два ливра, другое в красивом переплете, чернила в два цвета и картинки, за семь ливров. Принесу обе книги, сами выберете.
– Ладно.
– Вижу, вы собирались наружу. Судя по вашему плащу, в Лувр идете?
– Да.
– К обеду вернетесь?
– Возможно. – Нед откровенно любовался женщиной. Как быстро та овладела положением! А он всего лишь согласился купить у нее бумагу. Она была настойчива до назойливости, но не юлила и не убалтывала, поэтому он не видел повода сердиться.
– Значит, принесу бумагу с чернилами и две Библии, чтобы вы посмотрели.
Нед не стал говорить, что, по зрелом размышлении, решил на книгу не тратиться.
– Буду ждать.
– Вернусь днем. До свидания.
Ее хладнокровие восхищало.
– Вы очень смелая, – заметил Нед.
– Господь придает мне сил.
Вот уж точно, подумалось Неду, но недаром говорят, что Бог помогает тем, кто и сам не промах.
– Погодите, прошу вас. Скажите, как вы вообще стали торговать запрещенными книгами?
– Мой отец был печатником. Его сожгли как еретика в пятьдесят девятом. Все имущество отобрали, мы с матерью остались без гроша. Но у нас было несколько Библий, которые он успел напечатать.
– То есть вы занимаетесь этим уже тринадцать лет?
– Почти.
Нед не мог поверить услышанному.
– Вас же запросто могли казнить, как вашего отца!
– Да.
– И при этом вы могли жить спокойной жизнью, торгуя бумагой и чернилами.
– Могла. Но я верю в право каждого самому читать слово Божье и самому решать, какое Писание истинно.
Здесь Нед был с нею согласен.
– Вы рисковали жизнью ради убеждений. – Он не стал говорить, что, если бы поймали, ее бы долго пытали, прежде чем казнить, – это и так было понятно.
– Да.
Нед пристально посмотрел на нее. Она ответила ему прямым и честным взглядом, а потом сказала:
– Увидимся днем.
– До свидания.
Когда она покинула комнату, Нед подошел к окну и окинул взором оживленный овощной рынок на площади Мобер. Эта женщина нисколько не опасалась возобновления гонений на протестантов. Она сказала, что их не застанут врасплох. Неужели она располагает некими возможностями заранее узнавать о намерениях истовых католиков?
Мгновение спустя женщина вышла из двери дома и двинулась прочь – спина прямая, шаг деловитый, твердый и уверенный. Она и вправду готова погибнуть за веротерпимость, дорогую для Неда. Что за женщина, подумал он. Героиня, право слово.
Он глядел ей вслед, пока ее фигурка не скрылась в отдалении.
2
Пьер Оман де Гиз подстригал свою рыжеватую бородку, собираясь ко двору в Лувр. Он уже давно стриг бородку клинышком, стремясь больше походить на своего господина и дальнего родственника, двадцатиоднолетнего Анри, герцога де Гиза.
Он всмотрелся в свое лицо. Кожа за минувшие годы стала суше, отчего в уголках глаз и у рта появились красные пятнышки, а под волосами кожа и вовсе шелушилась. Такие же красные пятна возникли на тыльной стороне коленей и локтей, и эти места жутко чесались. Семейный врач де Гизов назвал причиной чрезмерное пребывание на солнце и прописал мазь, от которой как будто стало еще хуже.
В комнату тихо вошел двенадцатилетний приемный сын Пьера Алэн. Низкорослый, робкий, он больше смахивал на девочку. Пьер отправил его к молочнику за молоком и сыром, и мальчик вернулся с кувшином и кружкой.
– А где сыр? – спросил Пьер.
Мальчик помялся, но ответил:
– Сегодня кончился.
Пьер посмотрел ему в глаза.
– Врешь. Ты просто забыл.
Алэн перепугался.
– Нет! Я не вру, честно.
И заплакал.
На плач прибежала костлявая служанка Нат.
– Что такое, Алэн?
– Он соврал мне и боится, что его побьют. Тебе чего?
– Священник пришел. Жан Ланглэ.
Это имя сам Пьер дал Ролло Фицджеральду, самому многообещающему среди изгнанников, что обучались в Английском коллеже.
– Пусть поднимается. Забери этого плаксу. И найди мне где-нибудь сыра на завтрак.
С первой встречи Пьер и Ролло виделись дважды, и всякий раз англичанин казался Оману удачнейшей находкой. Он отличался умом и преданностью делу, а в его глазах пылал священный огонь. Протестантов он ненавидел всей душой по той простой причине, что его семью разорили протестанты Кингсбриджа, родного города Ролло – то есть Жана. Пьер возлагал на этого человека немалые надежды.
В дверном проеме появился священник в длинной сутане и с деревянным крестом на цепочке.
Они обменялись рукопожатием, и Пьер закрыл дверь от любопытных ушей.
– Та молодка – ваша жена? – спросил Ролло.
– Упаси боже! – воскликнул Пьер. – Мадам Оман де Гиз нынче фрейлина при Вероник де Гиз. – Он солгал, не моргнув глазом: Одетта была служанкой, никакой не фрейлиной, но посторонним этого знать не полагалось. – Ее нет дома. – Одетта ушла на рыбный рынок. – Женщина, которая вас впустила, из прислуги.
Ролло заметно смутился.
– Прощу прощения.
– Ерунда. Добро пожаловать в мое скромное жилище. Большую часть времени я провожу в семейном особняке де Гизов на улице Вьей-дю-Тампль, но если бы мы с вами стали встречаться там, нас бы увидели добрых два десятка человек. У этого места имеется неоспоримое преимущество – оно настолько непримечательное, что никому не придет в голову здесь подглядывать и подслушивать. – На самом деле Пьеру отчаянно хотелось съехать из этой лачуги, но пока он не сумел убедить молодого герцога, что нуждается в комнате в семейном особняке. Да, теперь он был старшим среди всех советников де Гизов, но, как обычно, те не спешили достойно вознаградить Пьера за его труды. – Как дела в Дуэ?
