Одна вдруг спросила, пугливо косясь на хозяйку:
– А любовных зелий нет?
Вопрос был весьма смелым, а бродячие торговцы славились своим умением соблазнять простодушных покупательниц. Но этот почему-то смутился и проворчал, что, мол, ленты всяко лучше зелий.
Сэр Эмиас Паулет вышел во двор, дабы узнать причину суматохи. В свои пятьдесят с небольшим он был почти лыс, не считая ободка седых волос вокруг макушки, зато щеголял пышными рыжими усами.
– В чем дело? – требовательно спросил он.
Леди Маргарет виновато потупилась.
– Так, ерунда.
Паулет сказал торговцу:
– Леди Маргарет не интересуется этой мишурой. – Когда его супруга со служанками неохотно удалилась, он прибавил: – Покажи свой товар королеве Шотландской. Эти бирюльки как раз для нее.
Мария и дамы ее свиты сделали вид, что не заметили этой грубости. Они уже привыкли, а появление разносчика внесло долгожданное разнообразие в их тоскливую жизнь. Поэтому они тут же окружили торговца, заменив разочарованных служанок леди Паулет.
Элисон между тем присмотрелась к мужчине – и внезапно поняла, что тот ей знаком. Она едва сдержала изумленный возглас, готовый сорваться с губ. Редеющие волосы на голове, окладистая рыжая борода… Это же тот самый человек, что говорил с нею в парке замка Шеффилд-касл! Его зовут Жан Ланглэ!
Она поглядела на Марию, но потом вспомнила, что королева с этим Жаном не встречалась. Элисон была единственной, кто с ним виделся. Получается, он явился сюда ради того, чтобы снова поговорить с нею?
Помимо изумления, Элисон пришлось подавить прилив желания. С той самой встречи в парке она воображала, как выходит замуж за Жана Ланглэ и как они становятся главной парой при дворе, когда Мария сделается королевой католической Англии. Она понимала всю глупость своих фантазий, ибо ее знакомство с этим человеком длилось всего несколько минут. Но что еще остается пленнице, как не предаваться глупым мечтам?
Нужно увести Ланглэ с переполненного людьми двора, туда, где он перестанет наконец притворяться бродячим торговцем и сможет говорить свободно.
– Я замерзла, – пожаловалась она. – Идемте внутрь.
– А мне до сих пор жарко после прогулки, – возразила Мария.
– Прошу вас, мадам! Вы должны заботиться о своем здоровье.
Мария явно оскорбилась – еще бы, ей посмели указывать! – но, должно быть, уловила нечто в голосе Элисон. Она вопросительно изогнула бровь, потом посмотрела Элисон в глаза, прочитала что-то во взгляде подруги – и переменила решение.
– Хорошо, хорошо. Идемте в дом.
Ланглэ провели прямо в личные покои Марии, и Элисон поспешила прогнать всех посторонних. А затем сказала по-французски:
– Ваше величество, это Жан Ланглэ, посланец герцога де Гиза.
Мария выпрямилась.
– Что желает сообщить мне герцог? – В ее тоне сквозило воодушевление.
– Все улажено, – ответил Ланглэ, тоже по-французски, но с сильным английским выговором. – Немурское соглашение
[94] подписали, протестантство снова вне закона во Франции.
– Это мы уже знаем. – Мария нетерпеливо повела рукой.
Ланглэ продолжал, будто не обратив внимания на монарший жест:
– Немурский договор стал торжеством матери-церкви, и к нему приложили руку герцог де Гиз и французские родичи вашего величества.
– Это мне известно.
– Отсюда следует, что у вашего двоюродного брата, герцога Анри, руки развязаны и он может снова приступить к исполнению своего заветного желания, то бишь к возведению вашего величества на английский трон, принадлежащий вам по праву.
Элисон не торопилась ликовать. Слишком часто радость оказывалась преждевременной. Но это она понимала умом, а вот сердце сразу забилось чаще. Да и лицо Марии просветлело.
– Снова нам необходимо прежде всего наладить надежную связь между герцогом и вашим величеством, – объяснял Ланглэ. – Я разыскал доброго английского католика, согласившегося стать посредником, но нужно измыслить способ передавать письма в этот дом и отсюда, минуя любопытствующий взор Паулета.
– Мы пытались, – ответила Элисон, – но с каждым разом становится все труднее. Прачки уже не годятся. Уолсингем как-то выяснил, что прислуга была замешана.
Ланглэ кивнул.
– Думаю, Трокмортон успел всех выдать, прежде чем его казнили.
Элисон поразила беспечность, даже безразличие, с которым лазутчик упомянул о мученичестве сэра Фрэнсиса Трокмортона. Интересно, а скольким еще соратникам Ланглэ пришлось пройти через пытки и принять мученическую смерть?
Она отогнала эти мысли. Сейчас гораздо важнее другое.
– В любом случае Паулет не позволяет отдавать стирку на сторону. Служанкам королевы приходится самим стирать белье во рву.
– Значит, надо придумать другой способ, – отозвался Ланглэ.
– Никому среди нас не разрешают общаться с миром снаружи, – печально заметила Элисон. – Я, признаться, удивилась, что Паулет не велел вышвырнуть вас вон.
– Мне бросились в глаза бочонки с пивом.
– Да, это хорошая мысль. Вы очень наблюдательны.
– Откуда их привозят?
– Из таверны «Голова льва» в Бертоне. Это ближайший к нам город.
– Паулет их проверяет?
– Заглядывает ли внутрь? Нет.
– Отлично.
– Но как подсунуть письмо в бочонок с пивом? Бумага промокнет, чернила растекутся…
– А если воспользоваться закупоренной бутылью?
Элисон задумчиво кивнула.
– Может сработать.
– Свои ответы вы будет класть в ту же бутыль. Запечатаете ее воском.
– Но бутыль станет дребезжать в пустом бочонке. И кто-то наверняка решит выяснить причину шума.
– Придумайте, как этого избежать. Набейте бочонок соломой. Или заверните бутыль в тряпье и прикрепите к стенке, чтобы она не каталась по бочонку.
Элисон все больше воодушевлялась.
– Полагаю, мы что-нибудь придумаем. Но ведь еще нужно уговорить пивовара, заставить его сотрудничать.
– Предоставьте это мне, – ровно произнес Ланглэ.
2
Гилберт Гиффорд выглядел безобидно, но, подумалось Неду Уилларду, насколько же обманчивой была его внешность! Он казался моложе своих двадцати четырех лет: на гладких юношеских щеках наблюдались лишь зачатки бороды и усов, которые, похоже, еще ни разу не сбривали. Но Алэн де Гиз сообщил Сильви в письме, доставленном через английского посланника, что Гиффорд недавно встречался с Пьером Оманом де Гизом в Париже. По мнению Неда, этот Гиффорд был чрезвычайно опасным лазутчиком врагов королевы Елизаветы.
