– И я очень рад тебя видеть, сестренка, – язвительно ответил он.
Максимус негромко зарычал.
– А чего ты ждал, скажи на милость? – воскликнула Марджери. – Ты обманывал меня много лет! Ты ведь знал, что я ненавижу, когда христиане убивают друг друга за веру, но воспользовался моим доверием! Из-за тебя моя жизнь превратилась в трагедию.
– Я выполнял Божью волю.
– Позволь тебе не поверить. Подумай обо всех жизнях, который унес твой заговор! Ты не пощадил и Марию, королеву Шотландскую!
– Она теперь блаженствует на небесах.
– Так или иначе, я не стану тебе помогать, и на Новый замок можешь не рассчитывать.
– Сдается мне, с заговорами покончено. Мария Шотландская мертва, а испанская армада разгромлена. Но если представится случай начать все заново, найдутся и другие надежные места, помимо Нового замка.
– Я единственная во всей Англии знаю, что ты и есть Жан Ланглэ. Не боишься, что я выдам тебя Неду Уилларду?
Ролло усмехнулся.
– Ты меня не выдашь, сестра, – произнес он уверенно. – Ты можешь раскрыть меня, но тогда и я раскрою тебя. Возможно, я не сделаю этого сознательно, но наверняка признаюсь под пытками. Ты прятала у себя священников много лет подряд, а это серьезное преступление. Тебя казнят – быть может, тем же способом, что и Маргарет Клитероу, которую задавили до смерти.
Марджери с ужасом уставилась на брата. О подобном исходе она как-то не задумывалась.
– И дело не только в тебе, – продолжал Ролло. – Бартлет и Роджер оба помогали прятать священников, верно? Получается, что, если ты выдашь меня, власти казнят твоих сыновей.
Он прав, черт подери. Марджери поняла, что угодила в ловушку. Сколь бы ни был ей отвратителен нынче Ролло, она вынуждена будет его покрывать. Остается только изводить себя бессильной злостью.
Марджери долго и с ненавистью вглядывалась в лицо брата.
– Чтоб тебя! – процедила она наконец. – Гореть тебе в аду!
3
На двенадцатый день Рождества в доме Уиллардов в Кингсбридже устроили большой семейный обед.
В Новом замке, как было заведено раньше, пьес уже не ставили. Графство Ширинг за годы преследований католиков делалось все беднее, поэтому граф уже не мог позволить себе прежние пышные пиршества. Городские семейства теперь собирались в собственных домах, и Уилларды не были исключением.
За праздничным столом сидели шестеро. Барни после разгрома испанской армады наслаждался домашним покоем и уютом. Он восседал во главе стола, а его жена Хельга сидела по правую руку от мужа. Слева расположился сын Барни, Альфо, и Сильви отметила про себя, что за годы достатка его живот заметно округлился. Валери, жена Альфо, держала на руках маленькую девочку. Нед сидел напротив Барни, а Сильви, разумеется, устроилась рядом с супругом.
Эйлин Файф внесла на большом блюде поросенка, зажаренного в яблоках. К еде подали золотистое рейнское вино, которым торговала Хельга.
Барни с Недом продолжали вспоминать события грандиозной морской битвы, в которой они оба участвовали. Сильви и Валери болтали по-французски. Валери вдобавок, поедая свинину, кормила дочку грудью. Барни уверял, что девочка, когда вырастет, будет похожа на свою бабушку Беллу, но Сильви в этом сомневалась: всего один из предков этой малышки был африканской крови, да и ее кожа была розовенькой, ничуть не смуглой.
Альфо принялся рассказывать отцу о своих дальнейших планах по поводу обустройства крытого рынка.
Сильви радовалась – и пребыванию в кругу семьи, и вкусной еде на столе, и жаркому огню в очаге. Враги Англии побеждены, опасность вторжения миновала. Конечно, не замедлят появиться новые, но пока все стихло. А некий лазутчик донес Неду, что и Пьер Оман мертв – убит в тот же судьбоносный день, что и его господин, герцог де Гиз. Все-таки на свете есть справедливость.
Сильви оглядела стол, посмотрела на улыбающиеся лица – и поняла, что это и называется счастьем.
После обеда все надели плотные плащи и вышли на улицу. Вместо пьес в Новом замке таверна «Колокол» нанимала актеров, что разыгрывали представление на временной сцене посреди просторного двора. Заплатив за вход, Уилларды присоединились к толпе зрителей.
Сегодняшняя пьеса, «Игла матушки Гуртон»
[100], представляла собой комедию о старушке, которая потеряла свою единственную иглу и больше не могла шить. Кроме самой матушки Гуртон в пьесе участвовали балагур Диккон, притворявшийся, будто способен призвать дьявола, и слуга по имени Ходж, пугавшийся всего на свете и потому частенько мочивший штаны. Зрители громко хохотали.
Нед тоже развеселился, и они с Барни пошли внутрь купить кувшин вина.
На сцене матушка Гуртон затеяла потешный поединок на кулаках со своей соседкой Дамой Чат. Сильви краем глаза заметила в толпе мужчину, который не смеялся. Она сразу поняла, что уже видела раньше это лицо. Взор одержимого забыть непросто.
Мужчина скользнул по ней безразличным взглядом. Судя по всему, ее он не узнал.
А она вдруг вспомнила парижскую улицу и Пьера Омана, стоящего у двери своего захудалого домишки. Пьер о чем-то говорил со священником – рыжебородым и с редеющими волосами на макушке.
– Жан Ланглэ! – пробормотала Сильви, едва веря себе самой.
Неужели перед нею и вправду человек, за которым ее Нед гоняется столь долго – и безуспешно – много-много лет?
Мужчина повернулся спиной к сцене и вышел со двора.
Надо убедиться, что это именно он, что память ее не подвела. Сильви понимала, что ни в коем случае не должна упускать подозрительного мужчину из виду. Нельзя позволить ему ускользнуть. Жан Ланглэ – враг протестантской веры и враг ее мужа.
Ей пришло в голову, что этот человек может быть опасен. Она поискала взглядом Неда, но тот не спешил выходить из таверны. Надо действовать. К тому времени как Нед наконец вернется, человек, похожий на Ланглэ, исчезнет неизвестно куда. Ждать нельзя.
Сильви никогда не ценила собственную жизнь выше того, во что верила.
Она последовала за тем, кто заставил ее насторожиться.
4
Ролло решил вернуться в замок Тайн. Он отчетливо понимал, что уже не сможет использовать Новый замок для своих тайных дел, каковы бы те ни были. Марджери не станет выдавать его сознательно – недаром он пригрозил ей неизбежной казнью обоих ее сыновей, – однако с нее станется оговориться случайно, обронить лишнее там, где могут подслушать чужие уши. Поэтому лучше ни во что ее не впутывать.
Граф Тайн продолжал платить ему жалованье, и время от времени Ролло даже выполнял различные графские поручения, для придания достоверности своему прикрытию. Он понятия не имел, положа руку на сердце, какими тайными делами собирается заниматься теперь, когда католическое вторжение и католическое восстание провалились, но надеялся – надеялся всем сердцем, всей душой, – что рано или поздно кто-то снова решит возвратить Англию к истинной вере. Когда это случится, он будет рядом.
