Книга Столп огненный, страница 33. Автор книги Кен Фоллетт

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Столп огненный»

Cтраница 33

Когда Элиса захрапела, он поспешил вернуться на привычную циновку.

Каждую ночь, прежде чем заснуть, Эбрима грезил о воле. Воображал, как возвращается в собственный дом, к женщине, которая была его женой, а вокруг прыгают их дети. В своих видениях он обладал кошелем с деньгами, честно заработанными деньгами, и носил одежды, которые сам выбирал и за которые сам платил, а не хозяйские обноски. Из дома он уходил, когда вздумается, и приходил обратно, когда заблагорассудится, и никто, никто не порол его за опоздание. Всякий раз он засыпал с надеждой увидеть сон об этих чудесных временах, и порою надежда сбывалась.

Он проспал несколько часов и пробудился с восходом солнца. Наступило воскресенье. Позднее он пойдет в церковь вместе с Карлосом, а вечером завалится в таверну, которой владел африканский раб-вольноотпущенник, и станет играть на те небольшие деньги, какие сумел скопить. Но теперь нужно кое-что сделать. Эбрима оделся и вышел из дома.

Он миновал северные городские ворота и двинулся вверх по течению реки. Солнце начинало припекать. Около часа спустя он достиг уединенного места, где уже бывал раньше; тут по обеим берегам к реке подступали деревья. Эбрима остановился, огляделся и принялся совершать обряд поклонения воде.

Здесь его ни разу не замечали, но если бы кто и увидел, то не заподозрил бы ничего дурного: со стороны выглядело так, будто он моется.

Эбрима не верил в распятого бога. Он притворялся, что верит, поскольку так было гораздо проще, и его, конечно, окрестили, когда привезли в Испанию, но на самом деле его вера была иной. Белые не догадывались, что духи везде и повсюду, что они во всем – в чайках, в западном ветре, в апельсиновых деревьях. Наиболее могущественным же среди духов был речной бог; Эбрима знал это наверняка, потому что вырос в селении, стоявшем на берегу реки. Разумеется, в Севилье река была другой, от потока, на котором он вырос, его отделяло неведомо сколько миль, однако и здешними водами повелевал тот же могучий дух.

Едва он вступил в реку, бормоча священные слова, на душу снизошло спокойствие, и он позволил воспоминаниям подняться на поверхность из глубин сознания. Он вспомнил своего отца, сильного мужчину с черными шрамами от ожогов на смуглой коже, оставленных каплями раскаленного металла; вспомнил мать, с обнаженной грудью половшую сорняки на грядках; вспомнил сестру, державшую на руках малыша, племянника Эбримы, которого ему не суждено увидеть взрослым… Никто из них никогда не слыхивал даже названия того города, где Эбрима ныне коротал свои дни, но все они чтили одних и тех же духов.

Речной бог утешил печали раба. А под конец обряда он наделил Эбриму прощальным даром – силой. Эбрима вышел из реки, позволяя коже обсохнуть, и увидел, что солнце уже поднялось высоко; теперь он знал, что сможет терпеть и далее, хотя бы недолго.

3

В воскресенье Барни отправился в церковь вместе с Карлосом, тетушкой Бетси и Эбримой. Со стороны, подумалось ему, их компания, верно, смотрелась странновато. Карлос казался слишком молодым, чтобы быть главой семьи, несмотря на широкие плечи и густую бороду. Тетушка словно замерла между юностью и старостью: седые волосы никак не сочетались с приятными глазу округлостями фигуры. Эбрима нарядился в поношенные одежды Карлоса, но шагал, выпятив подбородок, и выглядел одетым подобающе для посещения храма. Сам Барни мог похвалиться рыжей бородкой и золотисто-карими глазами, отличительной чертой Уиллардов, а серьга в его ухе притягивала недоуменные взоры, в особенности взоры молодых женщин, – почему он эту серьгу и носил.

Севильский собор намного превосходил размерами собор в Кингсбридже, и это говорило о сказочных богатствах испанского духовенства. Вдоль главного нефа, невообразимо высокие своды которого терялись в полумраке над головой, тянулись боковые проходы, по два с каждой стороны, а от них отходили приделы, отчего возникало ощущение, что храм простирается в ширину на столько же, на сколько тянется ввысь. Пожалуй, внутри собора легко поместилась бы любая другая церковь города. Добрая тысяча прихожан, столпившаяся у алтаря, выглядела немногочисленной горсткой; их голоса, присоединявшиеся к молитвам священников, таяли в обширном пустом пространстве под сводами. Сам алтарь поражал обилием золотой резьбы, которую еще не довели до конца, после семидесяти пяти лет работы.

Церковная служба позволяла очиститься от грехов – и предоставляла возможность провести время с пользой. Эти службы посещали все горожане без исключения, а прежде всего те, кого считали отцами города. В храме они могли без помех и затруднений переговорить с теми, с кем в иных обстоятельствах предпочли бы не встречаться. А девушка из почтенной семьи могла поболтать с холостым мужчиной, не запятнав свою честь недостойным поведением, – хотя, безусловно, родители таких девушек все равно пристально за ними следили.

Карлос облачился в новый камзол с меховым воротником. Он признался Барни, что намеревается сегодня потолковать с отцом Валентины Вильяверде, девушки, на которой хотел жениться. Он откладывал этот разговор целый год, понимая, что деловое сообщество Севильи наблюдает, справится ли он с управлением отцовской мастерской, но теперь решил, что прождал достаточно. Появление Санчо Санчеса означало, что люди оценили его усердие – и нашелся тот, кто готов отобрать у него мастерскую; возможно, не одного Санчеса снедает этакое желание. В общем, сейчас подходящее время, чтобы сделать предложение Валентине. Если та согласится, он, Карлос, не просто получит девушку, которую любит всем сердцем, но и войдет, благодаря женитьбе, в число уважаемых горожан, что защитит его самого и мастерскую от хищников вроде Санчеса.

Семейство Вильяверде они встретили, едва миновав огромные западные врата собора. Карлос низко поклонился, приветствуя Франсиско Вильяверде, затем с широкой улыбкой повернулся к Валентине. Барни отметил про себя, что у девушки бледная кожа и золотистые волосы; она смахивала скорее на англичанку, чем на испанку. Карлос, изливая Барни душу, поделился мечтой – построить после свадьбы для Валентины высокий дом, где будет прохладно в самую нестерпимую жару, с фонтанами и садом со множеством раскидистых деревьев; тогда, прибавил он, никакое солнце не опалит румянца на ее щеках.

Валентина лучезарно улыбнулась в ответ. Отец и старший брат, не говоря уже о матери, свирепо охраняли девушку, однако это нисколько не мешало ей выказывать удовольствие от встречи с Карлосом.

Барни решил, что пора позаботиться о себе. Он оглядел толпу, высматривая Педро Руиса и его дочь, Херониму; Руисы ходили в церковь вдвоем, ибо мать Херонимы скончалась. Юноша заметил отца с дочерью, протолкался к ним сквозь толпу прихожан и поклонился Педро, который никак не мог отдышаться после короткой прогулки от своего дома до собора. Педро слыл умным человеком и нередко заводил с Барни ученые беседы, например, расспрашивал, может ли такое быть, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот.

Барни, впрочем, интересовался не столько взглядами сеньора Руиса, сколько его дочерью.

Он улыбнулся Херониме во все тридцать два зуба. Лицо девушки будто озарила ответная улыбка.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация