– Я кое-что выяснил, – сказал Пьер. – Многие протестанты одеваются у портного с улицы Сен-Мартен. Он записывает их имена.
– Золотая жила, – произнес Шарль. – Господь всемогущий, эти люди наглеют на глазах!
– Мне так хотелось схватить его книгу и удрать…
– Полагаю, тебе еще рано выдавать себя.
– Согласен. Но рано или поздно я завладею этой книгой. – Пьер сунул руку за пазуху. – Вот список тех, чьи имена я сумел запомнить.
Он протянул бумагу кардиналу.
Шарль изучил список.
– Похвальное усердие.
– Пришлось заказать у портного камзол, – прибавил Пьер. – За сорок пять ливров.
Кардинал раскрыл кошель и вручил Пьеру двадцать золотых экю – каждая такая монета была достоинством в два с половиной ливра.
– Надеюсь, камзол выйдет красивым.
– А когда мы наконец займемся этими отступниками? – спросил Пьер. – Мы же теперь знаем сотни имен.
– Терпение, юноша.
– Но ведь каждый новый еретик – это новый враг. Почему мы от них не избавляемся?
– Когда придет пора, все должны узнать, что за расправой стоят де Гизы.
Против этого у Пьера возражений не было.
– Ну да, так ваш род докажет свою верность католичеству.
– А люди, которые ратуют за терпимость, – их еще называют муаннерами, теми, кто проповедует милосердие, – окажутся в рядах протестантов.
Хитро, подумалось Пьеру. Такие люди принадлежали к злейшим врагам семейства де Гизов. Они вполне были способны лишить семейство всякой власти и влияния. Поэтому их следовало обезвредить так или иначе. Ничего не скажешь, политической предусмотрительности кардинала Шарля остается только завидовать.
– Но каким образом мы сможем возглавить поход против еретиков?
– Однажды юный Франциск станет королем. Надеюсь, это произойдет не завтра; нам нужно вывести его из-под влияния королевы Екатерины и добиться того, чтобы он во всем слушался нашу племянницу, королеву Марию Стюарт. Когда это случится, – Шарль помахал листом бумаги, полученным от Пьера, – тогда мы и воспользуемся вот этим.
Пьер погрустнел.
– Я и не предполагал, что вы заглядываете так далеко. Придется что-то придумывать.
– О чем ты?
– Я помолвлен с Сильви Пало, больше года как. Уже и не знаю, что ей говорить.
– Женись на этой сучке, – бросил Шарль.
– Но я не хочу брать в жены протестантку! – ужаснулся Пьер.
– Какая разница? – Кардинал пожал плечами.
– Ну… Есть девушка, на которой я мечтаю жениться.
– Да? И кто же это?
Что ж, настала пора признаться кардиналу, какой именно награды Пьер ожидает.
– Вероник де Гиз.
Кардинал расхохотался.
– Ах ты, дерзкий негодник! Жениться на моей родственнице? Да, губа у тебя не дура! Что за глупость втемяшилась в твою голову?
Пьер ощутил, что краснеет от стыда. Он неверно выбрал время – и, выходит, подвергся унижению вполне заслуженно.
– Не думал, что мечу слишком высоко, – возразил он. – Ведь Вероник – ваша очень дальняя родня.
– Она, между прочим, приходится родней Марии Стюарт, которая в один прекрасный день может стать королевой Франции! Кем ты себя возомнил? – Шарль досадливо махнул рукой. – Можешь идти.
Пьер встал и вышел из комнаты.
3
Элисон Маккей радовалась жизни. С тех пор как Мария Стюарт перестала считаться женой принца Франциска и стала его супругой, положение королевы Шотландской заметно упрочилось, а заодно упрочилось и положение Элисон. Появилось больше слуг, больше нарядов, больше денег. Люди теперь кланялись Марии ниже и уважительнее, чем раньше. Она вошла во французскую королевскую семью, и все признавали сей факт. Марии это нравилось, и Элисон – тоже. А будущее и подавно выглядело манящим, ибо Марии было суждено сделаться королевой Франции.
Сегодня все собрались в большой зале дворца Турнель, где свекровь Марии, королева Екатерина, обыкновенно устраивала приемы. Сама королева облачилась в наряд, блиставший золотом и серебром и стоивший, должно быть, целое состояние.
Дамы сидели у открытого окна: день клонился к вечеру, но солнце припекало, а из окна тянуло свежим воздухом.
Вошел король, и сразу пахнуло крепким мужским потом. Все, кроме Екатерины, встали. Сорокалетний Генрих, ровесник своей жены, выглядел чрезвычайно довольным. Крепкий физический, привлекательный, полный сил, он обожал турниры, а сегодня вдобавок побеждал. Он снизошел до того, чтобы усадить обратно Меченого, своего лучшего военачальника.
– Еще один, – сказал он Екатерине.
– Уже поздно, – возразила та по-французски, с заметным итальянским выговором, от которого за много лет так и не смогла избавиться. – Вы устали, сир. Почему бы вам не отдохнуть?
– Ба! Я сражаюсь за вас! – вскричал король.
Этот обмен любезностями никого не обманул. Екатерина отвернулась, Мария нахмурилась. Все могли видеть на копье Генриха черно-белые ленты, цвета Дианы де Пуатье. Она обольстила Генриха всего спустя год после свадьбы короля, и вот уже двадцать пять лет Екатерина притворялась, что не знает об этом. Диана была гораздо старше соперницы, через несколько недель ей исполнялось шестьдесят, а Генрих давно успел обзавестись новыми любовницами, но Диана оставалась для него любовью всей жизни. Екатерина успела привыкнуть и смириться, но король все-таки ухитрялся порою разбередить старую рану.
Генрих ушел надевать доспехи, а дамы зашептались между собой. Екатерина между тем поманила Элисон к себе. Она всегда тепло относилась к чужестранке, проявившей сострадание и доброту к болезненному Франциску.
Екатерина повернулась спиной к остальным, давая понять, что беседа будет частной, и сказала вполголоса:
– Уже четырнадцать месяцев.
Элисон сразу сообразила, что королева имеет в виду. Ровно столько времени прошло с дня бракосочетания Франциска и Марии.
– Да. И она не в тягости.
– Тебе известно, почему? Она здорова?
– Говорит, что да.
– Но ты ей не веришь?
– Я не знаю, чему верить.
– Помню, я тоже забеременела не сразу, когда вышла замуж.
– Правда? – Элисон не могла не изумиться, ведь Екатерина родила Генриху десятерых детей.
Королева кивнула.
– У меня хватало забот, особенно после того, как моего супруга соблазнила Мадам. – Так все при дворе называли Диану де Пуатье. – Я преклонялась перед ним и преклоняюсь до сих пор. Но она пленила его сердце. Я думала, что смогу его вернуть, если рожу. Он по-прежнему приходил ко мне в постель – по ее настоянию, как я узнала впоследствии. – Элисон моргнула, такое услышишь не каждый день. – Но понести никак не могла.
