Вифал увидел, как выражение на лице эдур изменилось. С воплем Рулад схватил оружие, бросился вперед…
…и исчез.
Сухой смешок:
– Меня стало так трудно удивить, Вифал.
Кипя негодованием, мекрос повернулся, чтобы идти.
– Обожди, Вифал. Я вижу, ты измучен и недоволен. Что же за напасть тебя снедает? Я уже и сам начинаю беспокоиться.
– Парнишка этого не заслужил…
– Еще как заслужил. Все они заслужили.
– Похоже, ты всех меришь одной и той же мерой, – медленно произнес Вифал, не отводя взгляда от Увечного бога, – другой у тебя попросту нет. Только вот и эта, кажется, не отличается чистотой?
– Выбирай слова. Моя благодарность за то, что ты для меня сделал, не бесконечна.
– Благодарность? – горько рассмеялся Вифал. – Ты обманом заставил меня выполнить свое задание, а теперь благодарен? Как мило с твоей стороны. Надеюсь, когда я все-таки заставлю тебя убить меня, твои мысли исполнятся еще большей щедрости. – Он смерил взглядом фигуру в капюшоне. – Знаешь, я понял, в чем твоя беда. Теперь я это ясно вижу и проклинаю себя за то, что не разглядел раньше. У тебя же нет своих владений, как у других богов. Ты сидишь в одиночестве в собственном шатре, это и есть все твои владения. Искалеченная плоть, душный, тяжелый воздух. Стены слишком тонкие, и греет тебя лишь старое бесплодное желание. Таков твой мир, и ты в нем совсем один, а самое смешное, что ты даже собственным телом не владеешь.
Ответом ему был злобный кашель.
– Оставь свое сострадание при себе, мекрос. Я всесторонне обдумал твою проблему и нашел для нее решение, как ты вскоре убедишься и сам. Когда это произойдет, поразмысли еще раз над тем, что ты мне сейчас сказал. А теперь уходи.
– Ты все еще не понял? Чем больше страданий ты причиняешь остальным, бог, тем больше страдаешь сам. Ты сам кузнец собственного несчастья, и любое сострадание, которое могло бы тебе причитаться, этим обесценивается.
– Я сказал – уходи, Вифал. Построй себе гнездо. Мэйп уже заждалась.
Они оказались на продуваемой всеми ветрами лужайке; справа грохотал прибой, а впереди простиралась дельта широкой реки. На противоположном берегу высились городские стены.
Сэрен Педак вглядывалась в очертания зданий, в высокие, словно наклонившиеся к морю башни.
– Старый Каттер, – наконец заключила она. – Мы в тридцати лигах к югу от Трейта. Как такое вообще может быть?
– Путь, – пробормотал Корло, медленно оседая на землю. – Распадающийся, отравленный – но все же Путь.
Аквитор спустилась к берегу. Высоко над головой палило солнце. Мне нужно помыться. Очиститься. Море…
Стальные Прутья следовал за ней, держа в руке ржавое кольцо, в котором сейчас заключалась душа женщины тисте анди.
Сэрен вошла в воду, пенящиеся волны лупили ей по ногам.
Поклявшийся швырнул комок поверх ее головы, впереди слабо плеснуло.
По колено, затем по пояс.
Очиститься. Нужно очиститься.
По грудь. Накатившая волна оторвала ее от дна, перевернула и отбросила к берегу. Побарахтавшись, она снова поднялась и пошла вперед. Холодная соленая вода дошла до лица. Яркая, сверкающая на солнце, мутноватая от речного ила вода. Застилающая глаза. Кусающая запекшиеся ранки, жалящая потрескавшиеся губы, заполняющая рот и упрашивающая глотнуть взахлеб.
Вот так.
Чьи-то руки ухватили ее, потащили назад. Она отбивалась, но вырваться не могла.
Очиститься!
Холодный ветер дул ей в лицо, глаза моргали от яркого света. Кашляя, заливаясь слезами, Сэрен пыталась вырваться, однако безжалостные руки вытащили ее на берег, бросили на песок. Она снова попыталась освободиться, но руки обвились вокруг, прижав ее собственные, и голос прямо над ухом выдохнул:
– Знаю, подружка. Знаю, что ты чувствуешь. Но это тоже не выход.
Она уже не боролась, просто громко и беспомощно всхлипывала.
Он продолжал ее обнимать.
– Помоги ей, Корло.
– Проклятье, я сам-то едва живой…
– Давай. И спать. Пусть она уснет…
Нет, ты не умрешь. Одного раза достаточно. Ты мне нужна.
Множество слоев давит сверху на окаменевшие останки, плотная, такая плотная кожа, вся в следах бесчисленных маленьких смертей. Жизнь была голосом – не словами, просто звуком, движением. Все остальное оставалось неподвижным, беззвучным. Когда угаснет последний отголосок, наступит забвение.
Одной смерти действительно достаточно. В конце концов, это чужой мир. Путь назад запечатан, унесен прочь. Ее муж – если он еще жив – давно перестал оплакивать утрату. Ее дочь, наверное, сама уже мать или бабушка. Ее выкормили кровью дракона, как Аномандера. Где-то там она еще жива, и в ее жизни нет места печали.
Важно думать именно так. Единственное оружие против безумия.
У смерти только один дар.
Что-то ее не пускало.
Что-то, имеющее голос.
Моря и вправду беспокойны. Не ожидал, что мои поиски окажутся столь… легкими. Правда, ты не человек, но это неважно. Неважно.
Останки внезапно пришли в движение, медленное, скребущее. Осколки столь мелкие, что их не рассмотреть, стали собираться вместе. Словно вспомнив, частью чего они прежде были. В морской воде, в иле нашлось все необходимое. Для плоти, костей, крови. Отголоски возрождались, обретали прежнюю форму. Она в ужасе наблюдала за этим.
За тем, как тело – такое знакомое, такое чужое – пробирается вверх сквозь слои отложений. Слои становились все тоньше и наконец взорвались, выбросив султан, который тут же унесло течением. Тело, руками вперед, вышло наружу.
Она ждала рядом, испытывая желание приблизиться, воссоединиться, хотя понимала, что еще рано.
Тело, которое ей пришлось покинуть столько лет назад.
Тело ползло, не разбирая дороги, по дну моря. Создания с плавниками стремительно появлялись рядом и вновь скрывались из виду, поднятая со дна муть их привлекала, неуклюжая фигура отпугивала. Другие создания, многоногие, торопливо отползали прочь.
Совсем рядом над головой засверкало солнце. Руки разрывают поверхность, под ногами – плотный песок, склон уходит вверх.
Лицо – в воздухе.
Она рванулась вперед, к телу, пронеслась огнем сквозь мускулы и кости.
Чувства. Холод, ветер, запах соли и разлагающихся водорослей.
Мать Тьма, я… жива.
О возвращении возвестил не смех, а вопли.
Когда разнеслась весть о смерти императора, все собрались вокруг тела. Город взят, но Рулад Сэнгар убит. Шея переломлена, словно веточка. Тело лежало там же, где рухнуло, а рядом нес охрану Удинаас, жуткий страж, обращавший внимание лишь на одетый в золото труп.
