– Хозяин…
– Ай-яй-яй, какой я все-таки неосторожный! – Поднявшись на ноги, Тегол подошел поближе. – Парень слышит все, это правда. Однако, друг мой, уж в одном-то мы с тобой сумеем согласиться? – Охранник не отвел взгляда, но в глазах его что-то шевельнулось. – Любого вора, который попытается проникнуть в Депозитарий, можно сразу считать покойником, верно?
Чему-то усмехнувшись, Тегол снова обернулся к слуге. Бугг тем временем принялся стаскивать с себя мокрую одежду.
– Похоже, я простыл.
– Говорят, вода в канале не особо полезна для здоровья?
– Нет, хозяин, еще раньше. В Пятом Крыле. Мне все-таки удалось укрепить там фундамент.
– Уже? Вот это расторопность!
– Рад, что вы оценили, хозяин. Но там, в туннелях, очень холодно… Особенно теперь.
– Могу я уточнить подробности?
Бугг, совершенно голый, возвел глаза вверх, к еле видимым звездам.
– Лучше не стоит, хозяин.
– Хорошо, а как там Четвертое Крыло?
– Мои люди как раз им занимаются. Работы еще на неделю, самое большее – дней на десять. Прямо под ним оказалась старая дренажная траншея. Отводить ее в сторону мы не будем, просто установим внутри керамическую трубу большого диаметра…
– Ты хочешь сказать – канализационную?
– Корректный термин – керамическая труба большого диаметра.
– Извини.
– А потом засыплем всю траншею гравием. Странно, что Грюм сам об этом не позаботился. Что ж, ему в убыток, нам в доход.
– Так ты уже обсох, Бугг? Умоляю, скажи, что обсох. Взгляни на нашего охранника, он в таком ужасе, что речи лишился!
– Заметил и приношу глубокие извинения.
– Не думаю, что я и сам когда-либо видел столько шрамов на одном человеке, – уточнил Тегол. – Чем это ты занимаешься в свободное время, Бугг? Сражаешься со злобными кактусами?
– Не понимаю, хозяин. С чего бы кактусам быть злобными?
– Если на тебя нападают без причины, кто угодно озлобится, разве нет? Да вот хотя бы наш охранник может подтвердить.
– Только если он – или они – пострадал аналогичным образом, хозяин.
– Тут ты прав. Но ему придется раздеться, чтобы мы могли это выяснить.
– Что маловероятно.
– Согласен. Ладно, Бугг, вот тебе моя рубашка. Надень ее и не забудь поблагодарить меня за жертвы, на которые мне ради тебя приходится идти.
– Благодарю вас.
– Отрадно слышать. Ты оделся? Тогда пойдем.
– Куда, хозяин?
– В одно хорошо известное тебе место – о чем я сам узнал не без удивления. Ты, Бугг, просто кладезь неожиданностей. Ты у нас и чародей, и целитель, и Тот, Кто Ждет, и говоришь с демонами, и как бы даже не что похуже. Если бы не мой эгоцентризм, мне стало бы интересно.
– Я рад, что вы эгоцентрик, хозяин.
– И правильно, что рад. Я полагаю, молчаливый телохранитель также пожелает отправиться с нами. Итого трое готовы устремиться в ночной поход. Ну, вперед?
Путь лежал через лабиринты трущоб в восточной части Летераса. Ночной воздух здесь был горяч, смраден и отличался необычной плотностью. В кучах гниющего мусора что-то копошилось, а вдоль стен скользили стаи бродячих собак, которые явно были не прочь подраться, так что телохранителю даже пришлось обнажить меч. При виде клинка псы тут же бросились врассыпную.
Отдельные бездомные нищие, которым достало смелости или отчаяния заночевать прямо в проулках, соорудили себе из мусора подобия баррикад и шалашей. Остальные попытались устроиться на ночь на просевших крышах скрипучих халуп – спать там можно было в лучшем случае лишь урывками. На всем пути к сердцу гетто Тегол ощущал, как бесчисленные пары глаз следят сверху за их движением.
На ходу он не переставал рассуждать:
– …и это предположение есть краеугольный камень летерийского общества, а то и всех обществ на свете. Я говорю об идее неравенства, друзья мои. Поскольку из этой идеи вытекает представление о ценности отдельного человека, выраженной в денежном или в других измерениях, коим нет числа. Попросту говоря, в каждом из нас живет не подвергаемое сомнениям чувство, что нищие и голодные заслужили именно такую судьбу. Иными словами, бедные будут всегда. Сия банальность дает основу для непрерывного сравнения людей между собой, когда путем наблюдения мы устанавливаем отнюдь не то, что есть общего между нами, но именно то, что нас различает.
Я понимаю, что вы оба сейчас подумали; мне остается лишь бросить вам обоим вызов. И будет он вот таким. Представьте, что, проходя по этой улице, мы раздаем каждому встречному по тысяче монет, и так до тех пор, пока каждому не достанется его доля богатства. Решим ли мы таким образом проблемы этих людей? Я слышу, что вы отвечаете отрицательно – большинство внезапно разбогатевших станут вести себя расточительно или просто по-идиотски, и очень скоро они вновь окажутся у разбитого корыта. Мало того, если пытаться увеличить благосостояние подобным образом, деньги попросту потеряют ценность, и все обожаемое нами общественное устройство, лишившись столь полезного инструмента, неминуемо рухнет.
Могу возразить: подумаешь, велика беда! Существуют и другие способы понять, кто чего стоит. Вы оба воскликнете в ответ: если у труда теперь нет цены, то о какой стоимости идет речь? На что я лишь усмехнусь и покачаю головой. Сам труд и его продукты станут предметом обмена! Но постой же, перебьете вы меня, выходит, ценность каким-то образом снова пробралась назад? Ведь делать, к примеру, кирпичи – это не то же самое, что писать портреты. Предметам труда неявным образом приписывается внутренняя ценность, исходя из нашей потребности в сравнении… но разве я сам не подвергал сомнению потребность в столь сложных системах для определения этой самой ценности?
Так что же ты, собственно, хотел доказать, Тегол, спросите вы. В ответ я пожму плечами. Обещал ли я вам, что мои рассуждения будут иметь ценность с точки зрения потраченного на них времени? Да ничего подобного, а вот вы почему-то исходили из предположения, что это так. Что, собственно, и требовалось доказать.
– Прошу прощения, хозяин, – подал голос Бугг, – не уточните ли еще разок, что именно вы доказывали?
– Не помню точно. В любом случае мы уже пришли. Господа, лицезрите – перед нами бедность!
Они стояли на краю бывшей рыночной площади, превратившейся теперь в кишащее людьми скопище убогих хижин. От нескольких кострищ валил дым. Площадь окружали мусорные кучи, в основном из собачьих и кошачьих костей, среди которых суетились крысы. Дети слонялись без дела с бессмысленным выражением на лицах, что свидетельствовало о систематическом недоедании. На завернутых в тряпье младенцев вообще мало кто смотрел. То тут, то там вспыхивали ссоры, а на противоположном конце площади, похоже, всерьез дрались. Полукровки, нереки, фараэды, тартеналы, даже фент-другой. И отдельные летерийцы – беглые должники.
