Всем этим занимался Ханнан Мосаг. Император последнее время был… не совсем в себе. Рассеян. Подавлен. Слишком часто в его глазах вспыхивало безумие.
Майен избила Пернатую Ведьму до бессознательного состояния, еще немного, и вообще убила бы. В большом шатре, позаимствованном из обоза батальона Мерзлой Глины и ставшем штаб-квартирой эдур, творилось насилие. Над рабынями, над пленницами. Возможно, Майен делала с остальными то же самое, что с ней самой делал Рулад. Тот, кто хотел ее оправдать, мог бы и поверить. Большая часть из сотен благородных горожанок, захваченных тисте эдур, по приказу губернатора уже вернулась домой; вероятно, многие теперь были беременны полукровками.
Вскоре губернатор начнет принимать делегации от многочисленный гильдий и купеческих союзов. Тогда новую власть можно будет считать установившейся.
Разумеется, в том случае, если победоносное контрнаступление летерийцев не освободит пограничные города. В слухах, естественно, недостатка не было. Морские баталии между флотилиями эдур и летерийцев. Тысячи моряков, ушедших на дно. В шторме, что разразился далеко на западе прошлой ночью, видели начало магической войны. Седа Куру Кван наконец-то вступил в бой всей своей чудовищной мощью. Гавань была забита трупами летерийцев, однако в море умирали эдур.
Согласно наиболее причудливому из слухов, островная тюрьма во Втором Девичьем форте отразила целую серию атак эдур и продолжала держаться, поскольку среди полутысячи осужденных солдат оказался маг, некогда составлявший конкуренцию самому седе. Потому-то в Трейте и стояла армия эдур – они не хотели оставлять за спиной очагов сопротивления.
Удинаас знал: все это не более чем слухи. Возможно, сопротивление и не полностью подавлено, но император не обращал на него ни малейшего внимания. Летерийская же флотилия так пока и не появилась. Корабли эдур контролировали море Каттер вплоть до самого Оула на юге.
Он подтянул ноги и встал. Прошел обратно через весь пирс. На улицах было тихо. Большую часть следов побоища – тела, ломаную мебель и черепки – уже вывезли, а прошедший накануне дождь отмыл кровавые потеки. Однако в воздухе еще стояла дымная вонь, а на стенах домов виднелись следы жирной копоти. Окна оставались без стекол, в проемах выбитых дверей зиял мрак.
Удинаас никогда особенно не любил Трейт. Город кишел преступниками и опустившимися потомками нереков и фентов, а рынок был переполнен некогда священными иконами и реликвиями. Теперь предметы ритуального искусства продавались как сувениры. Церемониальные посохи вождей, врачебные кошелки шаманов. Фентские сундуки предков, прямо с костями. Улицы и переулки вдоль гавани были переполнены торгующими собой детьми нереков, и все вокруг отдавало самодовольством, словно это и есть самый правильный миропорядок, в котором каждый занимает уготованное ему место. Летерийцы-господа, окруженные низшими расами; низшей расе должно служить, а их культуре – пойти на продажу.
Вера в свое предназначение диктовала вполне определенную мораль.
Но вот явились дикари и установили новый порядок, доказав, что предназначение – иллюзия. Город застыл в шоке, и лишь наиболее предприимчивые из торговцев не сдавались, полагая, что новые правила ничем не будут отличаться от старых, что естественный порядок вещей не зависит от конкретных правителей. В то же время они считали, что в финансовых играх летерийцам нет равных, так что в конце концов победа останется за ними, а вот дикарям придется цивилизоваться. И это докажет, что в предназначении нет ничего иллюзорного.
Удинаас подумал, что, возможно, они и правы. В конце концов, все не так просто. Продолжительность жизни тисте эдур очень, очень велика, культура – одновременно устойчивая и глубоко укорененная. Консервативная. Во всяком случае, до недавних пор. До Рулада. Пока им не завладел меч.
Некоторое время спустя он прошел через внешние ворота и оказался рядом с лагерем эдур. Море палаток вмещало в себя не армию, а целый снявшийся с места народ, у которого вовсе не было привычки к кочевой жизни. Периметр лагеря патрулировали призраки. Они не обратили на раба особого внимания, и он миновал посты. Его собственного приятеля, Сушеного, давно не было слышно, но Удинаас знал, что тот никуда не делся. Просто затаился вместе со своими тайнами. Иногда до Удинааса, словно откуда-то издалека, доносился его смех – причем, как правило, в совершенно неподходящее время.
Шатер Рулада стоял в самом центре лагеря. Вход охраняли демоны, одетые в броню из вываренной кожи и вооруженные палицами. Лица демонов целиком скрывали шлемы.
– Ну сколько сегодня из шатра вытащили трупов? – поинтересовался Удинаас, проходя мимо. Ни один из демонов не ответил.
Внутри шатер разделялся на четыре комнаты занавесями из плотной ткани, закрепленными на бронзовых рамах. Помещение у входа тянулось на всю ширину шатра. Вдоль стен стояли скамейки. Справа от входа были свалены различные припасы в бочонках, ящиках и глиняных горшках. Вход в главную залу располагался между двух занавесей.
Войдя туда, Удинаас обнаружил, что император стоит у подножия трона. Рядом с деревянной платформой подножия на трофейной кушетке со странно отсутствующим выражением лица расположилась Майен. В тени у стены позади императрицы стояла Пернатая Ведьма; ее опухшее лицо покрывали синяки. Лицом к императору и спиной к Удинаасу стояли Ханнан Мосаг и Халл Беддикт. Призрака-телохранителя колдуна-короля видно не было.
– …нет ни малейшего сомнения, – закончил фразу Ханнан Мосаг.
Со лба Рулада, куда его ударила рука солдата, ломая шею, отвалились монеты. На коже остались следы в виде шрамов, со складкой там, где лобная кость от удара провалилась внутрь. Внутренние повреждения исцелились, так что самой вмятины уже не было. Глаза императора настолько налились кровью, что походили сейчас на мутно-красные лужицы. Он какое-то время смотрел на Ханнана Мосага, явно не отдавая себе отчета, что по его изуродованному лицу пробегают спазмы, потом уточнил:
– Потерянные сородичи? Как это понимать?
– Тисте эдур, – ответил Ханнан Мосаг ровным голосом. – Выжившие с поры, когда наш народ был рассеян. После того как мы потеряли Скабандари Кровавого глаза.
– Откуда такая уверенность?
– Я увидел их во сне, император. Мое сознание проникало в иные миры, лежащие рядом с нашим вдоль…
– Куральд Эмурланна.
– В одном из миров живут кенилл’ра, демоны, которых мы призвали к себе на службу. В другом обитают тени погибших в наших битвах прошлого.
Халл Беддикт кашлянул.
– Колдун-король, не те ли это миры, что мой народ называет Обителями?
– Возможно, хотя я сомневаюсь.
– Неважно, – бросил Рулад Халлу и принялся расхаживать взад и вперед. – Ханнан Мосаг, и хорошо ли живут наши потерянные сородичи?
– Не слишком, государь. Некоторые утратили память о прошлой славе. Другие были покорены…
Император резко повернул голову.
– Покорены?
