– Гравий, – сказал Бугг и снова принялся за вязание.
– Что?
– Гравий, – повторил старик. – Пробурить в глине глубокие колодцы, через несколько шагов друг от друга, заполнить гравием и утрамбовать бабой для забивки свай. Накрывай и строй сверху свой фундамент. Тяжесть не будет давить на глину, значит, ей незачем расползаться.
Тегол уставился на слугу.
– Точно. И откуда, во имя Странника, ты это взял? Только не говори, что сам придумал, чтобы не дать очагу уплыть.
Бугг затряс головой.
– Нет, очаг не такой тяжелый. Иначе я так и поступил бы.
– Пробурил бы дыру? А как глубоко?
– До камня, разумеется.
– И засыпать гравием.
– Ага, мелким. И утрамбовать.
Тегол взял с тарелки еще одну фигу и отряхнул ее – Бугг отоваривался на мусорной куче рынка, отнимая добычу у крыс и собак.
– Похоже на впечатляющий кухонный очаг.
– Похоже.
– Можно спокойно готовить и знать, что плита с места не сдвинется – если только не землетрясение…
– Да нет, и землетрясение выдержит. Это ведь гравий? Понимаете, он подвижный.
– Потрясающе. – Тегол выплюнул косточку. – Как думаешь, Бугг: вставать мне сегодня с постели?
– Вроде незачем… – Слуга вдруг замолчал, потом задумчиво наклонил голову. – А может, и есть зачем.
– Неужели?
– Утром приходили три женщины.
– Три женщины. – Тегол посмотрел на ближайший мост Третьей высоты, на людей и повозки. – Я не знаю трех женщин, Бугг. А если бы даже знал, три женщины вместе – это повод для ужаса, а не какое-нибудь «а, как кстати».
– Да, вы их не знаете. Ни одной из них, я думаю. Мне, во всяком случае, их лица не знакомы.
– Ты их не видел прежде? Даже на рынке? Или у реки?
– Нет. Может, они из другого какого-нибудь города, может, из деревни. Акцент странный.
– И они называли мое имя?
– Не совсем. Они спрашивали, принадлежит ли дом человеку, который спит на своей крыше.
– Раз они такое спрашивали, значит, точно из какой-нибудь Жабохлюпки. Что еще их интересовало? Цвет твоих волос? Что на тебе было надето, когда ты стоял перед ними? Может, они хотели узнать и собственные имена? Они сестры? У них у всех сросшиеся брови?
– Я не обратил внимания. По-моему, симпатичные. Молодые и пухленькие. Впрочем, вам, полагаю, не интересно.
– Нечего слуге полагать. Симпатичные. Молодые и пухленькие. Ты уверен, что это женщины?
– Совершенно уверен. Даже у евнухов не бывает грудей таких больших, идеальных и, честное слово, торчащих чуть не до подбородка…
Тегол вдруг понял, что стоит у кровати.
– Бугг, ты доделал рубашку?
Слуга снова вгляделся в вязание.
– Только рукава еще подвязать.
– Наконец-то. Я снова могу выйти в люди. Закрывай края, или что там нужно сделать, и давай сюда.
– Но я даже не начал штаны…
– Забудь, – отрезал Тегол. Он обернул простыню с постели вокруг талии, раз, другой и заткнул конец на поясе. Потом задумался; на лице появилось странное выражение. – Бугг, во имя Странника, пока никаких фиг, ладно? Где эти несметно одаренные сестрички?
– На Красной улице. У Хальдо.
– Снаружи или во дворе?
– Во дворе.
– Хоть что-то. Как думаешь, Хальдо забыл?
– Нет. Но он много времени проводит на Утопалках.
Тегол улыбнулся, потом начал тереть пальцем зубы.
– Выигрывает или проигрывает?
– Проигрывает.
– Ха! – Он пригладил рукой волосы и встал в небрежную позу. – Как я выгляжу?
Бугг протянул рубашку.
– Не постигаю, – сказал он, – как вы сохраняете такие мышцы, хотя ничего не делаете.
– Фамильная черта Беддиктов, дорогой печальный прислужник. Ты бы посмотрел на Бриса во всех его доспехах. И даже ему далеко до Халла. Я как средний сын, разумеется, представляю золотую середину: ум, физическая развитость и множество талантов плюс природная грация. Добавь сюда выдающееся умение всем этим пользоваться, и налицо блистательный результат, который ты видишь перед собой.
– Изящная и трогательная речь, – кивнул Бугг.
– А что, скажешь, нет?.. Мне пора. – По дороге к лестнице Тегол сделал жест рукой. – Приберись тут. Возможно, вечером будут гости.
– Приберусь, если время найду.
Тегол остановился у неровного края дыры – там, где провалилась часть крыши.
– Ах, ну да, тебе же еще штанами заниматься… Шерсти хватит?
– Могу сделать одну штанину в полную длину – или обе покороче.
– Насколько?
– Прилично короче.
– Давай одну штанину.
– Как прикажете, хозяин. А потом пойду, поищу что-нибудь поесть. И попить.
Тегол обернулся, уперев руки в боки.
– Мы продали буквально все, кроме кровати и табурета. Сколько же нужно времени на уборку?
Бугг прищурился.
– Немного, – согласился он. – Что вы хотите на ужин?
– Что-нибудь, что требуется готовить.
– То есть что-то вкусное и приготовленное или что-то, что еще требует готовки?
– И так, и так хорошо.
– Как насчет дров?
– Я не буду есть…
– Для очага.
– А-а… Найди где-нибудь. Посмотри на табурет – ну зачем ему три ноги? Когда воровство не приносит дохода, нужно выкручиваться. Я отправляюсь навстречу своим судьбам, Бугг. Молись, чтобы Странник отвернулся, ладно?
– Разумеется.
Тегол двинулся вниз по лестнице, с ужасом обнаружив, что осталась только одна из трех ступенек.
Комната на уровне земли была голой, только у стены лежал свернутый матрац. Одинокий грязный горшок отдыхал на плите очага, устроенного под окном, на полу – пара деревянных ложек и две миски. И все-таки, отметил Тегол, есть в этом некая суровая элегантность.
Он отодвинул жалкую занавеску, заменявшую дверь. Кстати, надо сказать Буггу, чтобы достал дверную задвижку из очага. Немного почистить – и можно получить пару доксов с жестянщика Каспа.
Тегол вышел из дома и оказался в узком проходе – узком настолько, что приходилось протискиваться до улицы бочком, отшвыривая на каждом шагу мусор. Пухленькие женщины… Жаль, я не видел, как они протискивались к моей двери. Точно, надо пригласить на ужин.
Улица была пуста, только в нише стены напротив нового дома обнаружились три нерека – мать с двумя детьми-полукровками; они спали. Тегол прошагал мимо прижавшихся друг к другу нереков, пнул крысу, подобравшуюся слишком быстро, и пролавировал среди наставленных в высокие штабеля деревянных ящиков, которые почти перекрыли улицу. Склад Бири постоянно был переполнен, и Бири рассматривал конец улицы Кул по эту сторону канала Квилласа как свою личную территорию.
