– И так нереки объясняют свой странный патриархат.
– Наверное, – согласился Халл. – Хотя чистота оценивается только по женской линии.
– Интересно, у этой первой матери матерей есть имя?
– А, ты заметила их смешение, как будто это роли, а не разные личности. Девушка, мать и бабушка – и так сквозь время…
– Не считая скучной роли жены. Мудрость распускается, как цветок на куче дерьма.
Халл пристально посмотрел на нее.
– В любом случае ее называют несколькими связанными именами, обозначающими и несколько личностей. Эрес, Н’ерес, Эрес’аль.
– Значит, такова суть обожествления нереками предков?
– Такова была, Сэрен Педак. Ты забыла, их культура уничтожена.
– Культура может умереть, Халл, но люди продолжают жить, и в себе они носят семена возрождения…
– Увы. Если что-то и возрождается, то только извращенное, слабое, ложное.
– Даже камни меняются. Ничто не остается неизменным…
– Мы остаемся. Разве нет? Мы говорим о прогрессе, но на самом деле мы желаем продолжения настоящего. С его бесконечными излишествами, неуемными аппетитами. Все те же правила, все та же игра.
Сэрен Педак пожала плечами.
– Мы говорили о нереках. Благородная женщина тисте эдур из племени хиротов благословила их…
– Еще до того, как нас объявили гостями.
Она подняла брови.
– Еще одно прикрытое оскорбление летерийцев? Одобренное самим Ханнаном Мосагом? Халл, думаю, ты превзошел самого себя.
– Думай что хочешь.
Она повернулась.
– Пойду прогуляюсь.
Урут встретила Майен на мосту. О чем бы они ни говорили, разговор вышел короткий и без драмы – по крайней мере, Удинаас со своего места перед большим домом ничего особого не заметил. Пернатая Ведьма, передав сообщение от своей госпожи, последовала за Урут и почтительно ожидала шагах в шести – не так далеко, чтобы совсем ничего не слышать. Потом Урут и Майен пошли бок о бок, рабы двинулись за ними.
Услышав тихий смех, Удинаас напрягся и сгорбился на табурете.
– Тише, Сушеный! – прошептал он.
– Есть области, мертвый раб, – зашептал дух, – где память побеждает забвение и делает давно прошедшие века реальными, как нынешний. Время отступает. Смерть сдается. Иногда, должник Удинаас, такая область приближается.
– Хватит, прошу. Мне не интересны твои тупые загадки…
– Хочешь увидеть то, что вижу я? Прямо сейчас? Послать вуаль Тени, чтобы накрыла твои глаза?
– Не сейчас…
– Поздно.
Перед глазами раба начали разворачиваться картины, тонкие, как паутина; деревня вокруг словно съежилась, побледнела и размылась. Удинаас пригляделся. На месте поляны выросли высоченные деревья, дождь пеленой укрывал взъерошенный мох. Море по левую руку – гораздо ближе – яростно набрасывало серые пенные волны на изрезанный каменный берег, вздымая брызги к небу.
Удинаас вздрогнул от ярости этих волн – и они тут же пропали во тьме; перед глазами раба возникла новая сцена. Море скрылось за горизонтом на западе, и осталась каменная равнина, изрезанная шрамами от ледяных скал. В стылом воздухе повис запах разложения.
Мимо Удинааса пробежали фигуры – то ли одетые в меха, то ли в собственных толстых шкурах, пятнистых, бурых и черных. Тела высоких существ казались непропорционально большими под маленькими головами с массивными челюстями. У одного на тростниковом кукане висели мертвые выдры, другие несли свернутые веревки, сплетенные из травы.
Они молчали, но Удинаас чувствовал, с каким ужасом они вглядывались в северное небо.
Раб прищурился и разглядел, что привлекло их внимание.
Столб черного дыма поднялся над низкими ледяными склонами. Дым приблизился, и Удинаас ощутил злобу, исходящую от великого, невероятного колдовства – эту злобу явно ощущали и высокие мохнатые существа.
Они замерли и тут же побежали дальше – мимо Удинааса…
… и сцена изменилась.
Побитое каменное русло, измельченные валуны, вьющийся туман. Две высокие фигуры тащили третью – женщину, мертвую или без сознания; распущенные коричневые волосы скользили по земле. Удинаас вздрогнул, узнав одну из фигур – слепящие доспехи, подкованные сапоги и серебряный плащ, шлем с забралом. Менандор. Сестра Рассвет. Он хотел бежать – она не могла его не заметить, – но почувствовал, что не в состоянии шевелиться.
И вторую женщину он узнал – по страшным статуям, наполовину погрузившимся в суглинок в лесу вокруг деревни хиротов. Пегая кожа – серая с черным – делала лицо похожим на боевую маску. Кираса из пятнистого железа. Кожаные наручи и поножи с цепями, за спиной развевается длинный плащ из кожи тюленя. Пятнистая, неверная Сестра. Сукул Анхаду.
И он понял, что за женщину они тащили. Сумрак, Шелтата Лор. Любимая дочь Скабандари, защитница тисте эдур.
Две женщины остановились и отпустили слабые руки третьей; та рухнула на землю, как мертвая. Две пары широких, с третьим веком, глаз тисте словно уставились на Удинааса.
Менандор заговорила первая:
– Не ожидала тебя здесь встретить.
Удинаас пытался придумать ответ, но тут мужской голос рядом с ним произнес:
– Что вы с ней сделали?
Повернувшись, раб увидел еще одного тисте – на расстоянии протянутой руки от табурета Удинааса. Ростом выше женщин, закован в белую эмалевую броню, забрызганную кровью и со следами ударов меча. Разбитый шлем привязан справа у пояса. Кожа белая, как кость. На левой щеке ветвистой молнией засохла кровь. Пламя сожгло большую часть волос, красная кожа на макушке потрескалась и кровоточила.
Два длинных меча в ножнах были прикреплены на спине; рукоятки возвышались над плечами.
– Ничего такого, чего она не заслужила, – ответила Менандор.
Вторая женщина оскалилась.
– У нашего дяди были виды на нашу прелестную кузину. Но пришел ли он, когда она визжала, моля о помощи?
Покрытый боевыми шрамами мужчина шагнул мимо раба, глядя на тело Шелтаты Лор.
– Это ужасно. Я хотел бы умыть руки – и отказаться от всего.
– Не выйдет, – сказала Менандор со странным весельем. – Мы все отравлены кровью нашей матери…
Сукул Анхаду повернулась к сестре.
– Ее дочери получили не просто яд! Посмотри на нас! – Она ткнула пальцем в сторону мужчины тисте. – А ты, отец? Эта стерва летит на пернатых крыльях из тьмы другого владения, призывно раздвинув ноги, – не ты ли стал первым в очереди? Чистый Оссерк, первый сын Тьмы и Света… Ты был там, смешав свою кровь с кровью этой шлюхи, – скажи, ты назвал ее сестрой до того, как трахнул, или после?
