Услышав за спиной хруст гальки, Сэрен повернулась и увидела раба, присевшего на корточки у воды. Он окунул ладони в холодную свежую воду, словно хотел спрятаться в полном окоченении.
Заинтересовавшись, Сэрен Педак подошла к нему.
Он бросил на нее настороженный, боязливый взгляд.
– Аквитор, у эдур это тяжелые часы. Слова лучше не произносить.
– Но мы ведь не эдур? – спросила она.
Раб вынул руки из воды, и Сэрен увидела, какие они красные и опухшие.
– Эмурланн сочится здесь из-под земли, аквитор.
– Тем не менее мы – летери.
Он сухо улыбнулся.
– Аквитор, я – раб.
– Рабство. И свобода от долга. Как тебе обмен?
Он сел; вода капала с пальцев. Дождь прекратился, из леса наползал туман.
– Долг остается, аквитор, и висит над каждым летерийским рабом, хотя этот долг выплатить нельзя.
Сэрен, пораженная, уставилась на него.
– Но это безумие!
Он снова улыбнулся.
– Почему простое рабство должно все изменить?
Сэрен помолчала, изучая человека, скорчившегося у края воды. С виду вполне привлекательный, но теперь была видна давящая его тяжесть; ни он сам, ни зачатые им дети не смогут избавиться от клейма. Это ужасно. Это… по-летерийски.
– Тут есть рабыня, – сказала она, – по имени Пернатая Ведьма.
Он словно вздрогнул.
– Да, местная заклинательница плиток.
– Сколько поколений предки этой женщины жили рабами у эдур?
– Наверное, пару десятков.
– И дар сохранился? В мире Куральд Эмурланна? Потрясающе.
– Правда? – Он пожал плечами и поднялся. – Когда вы со своими компаньонами будете гостями Ханнана Мосага, Пернатая Ведьма будет метать плитки.
Дрожь охватила Сэрен Педак. Она резко вдохнула и сделала медленный выдох.
– Это очень… рискованно.
– Мы знаем, аквитор.
– Теперь я понимаю.
– Мне нужно работать, – сказал он, не поднимая глаз.
– Конечно, я тебя задержала. Надеюсь, тебе не попадет.
Он еще раз улыбнулся, но промолчал.
Она проводила его взглядом.
Бурук Бледный, завернувшись в дождевик, грелся у костра нереков. В стороне стоял Халл Беддикт, накинув капюшон.
Сэрен встала рядом с Буруком и посмотрела на жалкие язычки пламени, дым от которых неторопливо поднимался в воздух. Ночной холод продирал аквитора до костей, мышцы шеи задеревенели, за глазницами притаилась головная боль.
– Сэрен Педак, – сказал со вздохом Бурук. – Мне нехорошо.
Она многое расслышала в его слабом дрожащем голосе.
– Долгое и дальнее путешествие, – ответила Сэрен.
– И в итоге я стою тут, у болезненного костра. Я не такой дурак, чтобы не понимать своих преступлений.
Халл за его спиной хмыкнул.
– Преступлений уже совершенных или будущих, Бурук Бледный?
– Нет смысла делить, – ответил торговец и выпрямился. – Сегодня мы станем гостями Ханнана Мосага. Вы оба готовы?
– Формальности, – сказала Сэрен Педак, – не главное, что нас ждет, Бурук. Колдун-король собирается высказать недвусмысленную позицию. Мы услышим предупреждение, которое должны будем передать делегации.
– Намерения тоже ничего не значат, аквитор. Затверженные высказывания, грозные заявления – вот что ждет нас в ходе этого злосчастного визита. – Бурук обернулся на Халла Беддикта. – А ты все еще мыслишь по-детски? Глиняные фигурки, которые занимают строго определенные позиции. Одна говорит это, другая – то, а потом ты переставляешь их, как тебе выгодно. Четкие сцены, полная ясность… Бедный Халл Беддикт так давно получил нож в сердце, что проворачивает его каждый день, чтобы убедиться, что он на месте.
– Если считаешь меня ребенком, – прорычал гигант, – то очень даже зря.
– О, теперь сразу видно, что ты не ребенок.
Бурук махнул рукой и направился в сторону цитадели.
Сэрен, держась за спиной Халла – торговец был еле виден в темноте шагах в шести, – спросила:
– А ты встречал этого Ханнана Мосага?
– Я бывал здесь в гостях.
– У колдуна-короля?
– Нет, в доме Сэнгаров. Практически у самого трона. Старший сын, Фир Сэнгар, – боевой маршал Ханнана Мосага; он не так называется, но перевод примерно такой.
Сэрен нахмурилась.
– Думаешь, что сегодня увидишь друзей?
– Думал, но оказалось, что не выйдет. Никого из Сэнгаров, кроме патриарха Томада и его жены, нет в деревне. Сыновья ушли.
– Ушли? Куда?
Халл покачал головой.
– Не знаю. Странно. Остается полагать, что Фир с братьями к переговорам вернутся.
– Колдун-король знает о твоих кровных узах с Бинадасом Сэнгаром?
– Конечно.
Бурук Бледный достиг моста, ведущего во внутренний двор. Туман сгустился, спрятав мир вокруг трех летерийцев. Над ними нависла громада цитадели.
Широкий арочный вход освещался костром.
– Нет охраны, – пробормотала Сэрен.
– Нет охраны, которую можно увидеть, – уточнил Халл Беддикт.
Бурук поднялся по двум невысоким ступенькам на помост, остановился, чтобы ослабить застежку на плаще, и вошел. Сэрен и Халл последовали за ним.
Длинный зал был практически пуст. В центре холла стоял стол поменьше обычного, судя по вытертому участку на покрывающем деревянный пол ковре; большой пиршественный стол был сдвинут вправо к украшенной гобеленами стене.
У дальней стены палаты, за скромным обеденным столом, летерийцев ждали три стула с высокими спинками. Напротив сидел колдун-король, уже начавший трапезу. За спиной Ханнана Мосага, в тени, неподвижно стояли пять воинов эдур.
Это, видимо, к’риснан. Чародеи…
Колдун-король подождал, пока гости сняли верхнюю одежду, и жестом пригласил их садиться, сказав на сносном летерийском:
– Прошу вас. Я терпеть не могу холодную еду, так что, как видите, бессовестно начал набивать желудок.
Бурук Бледный низко поклонился.
– Я не знал, что мы опоздали, государь…
– Вы не опоздали, я просто не люблю церемоний. Часто мучаюсь даже от простой вежливости.
– Аппетит не обращает внимания на требования этикета, государь, – сказал Бурук, подходя к столу.
– Я был уверен, что летери меня поймут. Итак… – Ханнан Мосаг вдруг поднялся и жестом остановил их. – Я объявляю моими гостями Бурука Бледного, аквитора Сэрен Педак и посланника Халла Беддикта. Прошу, садитесь. Я ем только то, что готовят специально для меня.
