– Сегодня, – сказал Бинадас, – нужно быть осторожными. Они узнают, что мы были здесь и обнаружили их сокровище.
Трулл поднял взгляд.
– Мы не оскверняли его.
– Брат, возможно, одно наше присутствие вызовет ярость.
Солнце уже поднялось над горизонтом, когда воины эдур собрались на другом краю расселины и загрузили сани. Небо было чистое, и все же безветренный воздух обжигал холодом. Справа и слева от огненного шара солнца висели его маленькие копии – еще более четкие и яркие, как будто за прошедшую над миром ночь солнце завершило превращение из давно знакомого во что-то странное и пугающее, опасное для жизни.
Двинулись вперед, по-прежнему с Терадасом во главе.
Лед хрустел под ногами, шипели сани на роговых полозьях, и раздавался странный отдаленный шорох, словно тишина стала слышимой – Трулл наконец понял, что это течет его собственная кровь, под звук ударов сердца. Легкие обжигало морозом при каждом вдохе.
Эдур были здесь чужими. Обитель Льда. Она пугает летери, отнимает жизнь… Зачем Ханнан Мосаг послал нас сюда?
Терадас обернулся.
– Волчьи следы, – сказал он. – И тяжелые – продавливают наст.
Они подошли ближе, сани остановились. Трулл спустил лямку с ноющего плеча.
Следы пересекали их тропу и шли на запад. Огромные следы.
– Это вроде того зверя, которого мы видели вчера вечером, – сказал Бинадас. – На кого же они охотятся? Мы никого не замечали.
Фир хмыкнул.
– Конечно, не замечали, брат. Мы шумим.
– Все равно, – сказал Бинадас. – Стада оставляют следы. Мы бы уже наткнулись на что-то.
Они продолжили путь.
Вскоре после полудня Фир объявил привал и обед. Невыразительная ледяная равнина тянулась во все стороны.
– Тут не о чем беспокоиться, – сказал Рулад, присевший на сани. – Мы заметим любого человека… или нечеловека. Скажи Фир, сколько еще нам идти? Где этот дар, который мы должны отыскать для Ханнана Мосага?
– Еще день на север, – ответил Фир.
– Если это в самом деле дар, – спросил Трулл, – то чей?
– Не знаю.
Все помолчали.
Трулл с беспокойством изучал плотный снег под ногами. Что-то зловещее ощущалось в спокойном морозном воздухе. Словно что-то грозило нарушить их одиночество, какая-то неизвестная опасность. И все же он был со своими братьями, с воинами-хиротами.
Только почему от этого дара разит смертью?
Еще ночь. Поставили шатры, приготовили еду, выставили часовых. Трулл дежурил первым. Он обходил лагерь по периметру с копьем в руке, не останавливаясь, чтобы не заснуть. После еды клонило в сон, а ледяная пустыня словно насылала силу, мешавшую сосредоточиться. Небо над головой, как живое, меняло разноцветные узоры. Ему уже приходилось видеть такое, глубокой зимой в хиротских землях, но никогда – так ярко и живо, под непрестанное шуршание, словно битое стекло хрустит под ногами.
В нужное время он разбудил Терадаса. Воин выбрался из шатра и выпрямился, поправляя плащ, чтобы укутаться поплотнее, затем обнажил меч и молча посмотрел на живое ночное небо.
Трулл залез в шатер. Внутри было сыро. Иней рисовал на стенках шатра карты неизвестных земель. Снаружи доносились шаги Терадаса, отправившегося по кругу. Звук быстро убаюкал Трулла.
Ему снились несвязные сны. Он увидел обнаженную Майен в лесу – она оседлала мужчину и начала извиваться от неутоленной страсти. Трулл хотел подобраться поближе, чтобы разглядеть лицо мужчины, узнать его, – и вдруг оказалось, что он заблудился в незнакомом лесу; такого ощущения он никогда прежде не испытывал и испугался. Дрожащий, он стоял на коленях на сырой земле, слыша при этом отдаленные стоны удовольствия, звериные и ритмичные.
В нем росло желание. Не к Майен, а к тому, что она обрела, в диком освобождении укрывшись в мгновении настоящего, будущего или прошлого. Ее голод отозвался болью в нем, словно обломанное острие ножа в груди, колющее при каждом вдохе. Трулл закричал во сне, отвечая Майен, и услышал ее понимающий смех.
Майен, нареченная брата. Какой-то своей частью он спокойно и рационально, почти цинично оценивал себя и понимал природу этой паутины, ревности и собственных растущих аппетитов.
Мужчины эдур к обручению и браку приходили лет через десять – а то и двадцать – после полного взросления. Женщины эдур ощущали плотский голод гораздо раньше. Мужчины шептались, что женщины частенько прибегают к услугам рабов-летери, но Труллу это казалось сомнительным. Просто… немыслимо.
Он проснулся продрогший, ощущая слабость от сомнений и смущения, и некоторое время лежал в предрассветном полумраке, глядя на пар от собственного дыхания.
Что-то грызло его, но он не сразу сообразил, что именно. Не было слышно шагов.
Трулл выбрался из шатра, поскользнувшись на льду, и выпрямился.
Была очередь Рулада. У потухшего костра Трулл разглядел сгорбленную фигуру брата с поникшей под капюшоном головой.
Трулл подошел к Руладу. Внезапный гнев охватил его, когда он понял, что брат спит. Двумя руками он поднял копье и тупым концом с размаху приложился к щеке Рулада.
С приглушенным стоном брат повалился на бок, пронзительно закричал и перекатился на спину, хватаясь за рукоятку меча.
Острие копья Трулла оказалось у шеи Рулада.
– Ты спал на посту! – зашипел Трулл.
– Я не спал!
– Я видел! Я подобрался прямо к тебе!
– Я не спал!
Остальные уже выбрались из шатров. Фир поглядел на Трулла и Рулада и повернулся к мешкам.
Трулл, дрожа, глубоко дышал. Он вдруг понял, как несоразмерен был его гнев, затем вспомнил, какая опасность им грозила.
– У нас были гости, – объявил Фир, выпрямляясь и изучая мерзлую землю. – Но следов не оставили…
– Тогда откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Рулад.
– Вся еда пропала. Похоже, нам придется поголодать.
Терадас выругался и пошел кругами, отыскивая следы.
Они были рядом с нами. Дшеки. Нас могли убить, спящих. Все потому, что Рулад не постиг, что значит быть воином.
Больше сказать было нечего, и все это знали.
Кроме Рулада.
– Я не спал! Клянусь! Фир, ты должен мне верить! Я присел на чуть-чуть, чтобы ноги отдохнули. И никого не видел!
– Еще бы, – прорычал Терадас. – Через опущенные веки!
– Вы думаете, я вру? Я говорю правду, клянусь!
– Хватит, – сказал Фир. – Дело сделано. Отныне будем ставить двух часовых.
Рулад подошел к Мидику.
– Ты-то мне веришь?
