Волна сочувствия накрыла Трулла, и он отвел глаза, чтобы не видеть мучений брата.
– У меня то же самое, – сказал он не совсем искренне. С беспомощностью он был знаком; это чувство сопровождало его давно. Трулл не обладал врожденными талантами Фира – ни силой, ни свободой. Обладал он только острой наблюдательностью – обремененной чересчур живым воображением. – Нам нужно поспать. Нельзя быть слабыми в такие моменты. Без нас ничего не объявят.
– Верно, брат. – Фир помедлил и положил руку Труллу на плечо. – Хотелось бы, чтобы ты всегда был со мной рядом – хотя бы только для того, чтобы не дать мне споткнуться. – Убрав руку, Фир повернулся и пошел в спальные палаты в дальнем конце дома.
Трулл проводил брата взглядом, потрясенный невероятным признанием. Как я утешил его, так и он ответил мне тем же?
Терадас рассказал ему, как через ветер и снег доносились до них звуки битвы. Были слышны дикие крики боли, отчаянный волчий вой. Они слышали, как Трулл уводит дшеков. До тех пор, пока расстояние не поглотило звуки и не оставило их в неведении. Они ждали появления врагов – и не дождались.
Трулл уже позабыл большинство этих стычек, они слились в один хаотичный кошмар, отдаленный во времени, укутанный тугим снежным покровом. Скованный и унесенный прочь, словно не связанный со здешним миром. Так и сохраняются самые жуткие моменты прошлого? В памяти есть свои могильные поля, своя дорога, петляющая между курганами, скрывающими тяжелые камни и темные пещеры – с окровавленными стенами и закопченными потолками, – одинокий земной путь под серыми небесами. И второй раз по этой дороге не пройти. Можно только оглянуться и вспомнить страх, безбрежность и упорное появление новых могил.
Трулл отправился на свое спальное место. Его утомили мысли о тех, кому поклонялись эдур, о тех, кто жил десятки тысяч лет, о нескончаемом ужасе всего, что лежало за ними, о бесконечной дороге деяний и сожалений, о костях, ныне пылью укрывающих заржавленные остатки железа. Жизнь не в силах нести тяжелую ношу и мало чего достигает, жизнь движется вперед, оставляя за собой только потревоженную пыль.
Трулл опустился на тощий матрац, лег на спину и закрыл глаза.
Это только подстегнуло воображение; множество ярких образов наполнили голову беззвучными криками.
Он качнулся от нахлынувшего потока и, как воин, ошалевший от бессмысленной бойни, мысленно упал навзничь, в забвение.
Перед глазами плыло мутное свечение, словно золотое дно горного потока. Удинаас, поморщившись, прогнулся; тело как будто свинцовым грузом свисало с костей. Вонь горелой плоти пропитала легкие, въелась в грудь и просачивалась ядом в вены.
Он уставился на покрытую золотом спину Рулада Сэнгара. Восковое покрытие остывало, уплотняясь с каждым мгновением.
Богатство принадлежит мертвым – по крайней мере, не таким, как я. Задолженность и нищета задают границы жизни – для большинства. Только очень немногие из летери знают богатство, могут потворствовать своим прихотям. У них особый мир, огражденный интересами и заботами, недоступными остальным.
Удинаас нахмурился, удивляясь собственным мыслям. Он не завидовал. Только печалился – обо всем, что ему недоступно и недоступным останется. Богатые летери стали для него далекими и чужими, как эдур. Между ними расстояние такое же острое и непреодолимое, как сейчас между его собственным теплым телом и одетым золотыми монетами трупом. Между живым и мертвым.
К последнему действию все готово. Воск достаточно затвердел, осталось тело перевернуть. Войдя в дом, родители Рулада ожидают увидеть сына лежащим на спине. Уже начавшего путешествие в мир теней в саркофаге из монет и воска.
Странник побери, хватит ли мне сил?
Труп покоился на двух деревянных лопатах с закругленными ручками, соединенными рычагом. Под рычагом стоял брус на четырех ножках, давая точку опоры. Удинаас взялся за черное дерево и застыл, склонив голову.
Тень-призрак молчал – несколько дней от него не было ни звука. Кровь вивала спала. Удинаас был один.
С самого начала церемонии он ждал, что его прервут. Ханнан Мосаг и к’риснан вломятся в палату. Отрежут пальцы Рулада или кисти целиком. Не имея других указаний, Удинаас покрыл меч воском, чуть скруглив там, где меч касался бедер.
Он сделал глубокий вдох и налег на рычаг. Тело чуть приподнялось. Воск треснул, покрылся паутинкой тонких линий; ничего, это легко поправимо. Удинаас нажал сильнее, тело начало поворачиваться набок. Тяжелый меч прорезал покрывающий лезвие воск и острием лязгнул по каменной плите, потянув за собой руки. Удинаас вполголоса выругался, смаргивая пот с век. Куски воска начали отваливаться. Спасибо, хоть монеты держались крепко.
Он накинул ограничительный ремень, чтобы зафиксировать рычаг, и подошел к трупу. Затем, вернув меч на место, продолжил работу, пока тело не упало на спину.
Удинаас отдышался. Потребуется еще слой воска, чтобы поправить повреждения. И тогда он освободится от этого кошмара.
Раб не должен думать. Раб должен выполнять задания. Вот только мысли упрямо лезли в голову.
Он доковылял до очага за котелком с воском.
За спиной раздался странный щелчок. Удинаас повернулся. Изучил труп, выискивая место, где отвалился воск. Вот, у челюсти, вокруг широко раскрытого рта. Удинаас вспомнил, как было искажено лицо, когда сняли покровы. Наверное, придется сшивать губы.
Взяв котелок, он направился к телу.
И увидел, как дернулась голова.
И услышал прерывистый вдох.
И труп закричал.
Из небытия постепенно проступила четкая сцена. Трулл Сэнгар обнаружил, что вновь стоит под ледяным ветром и снегом. Его окружали кольцом темные мутные тени и точки горящих глаз. Трулл потянулся за мечом, но ножны были пусты.
Дшеки все же добрались до него, спасения нет. Трулл оглянулся. Громадные волки придвигались ближе. Вой ветра резал уши. Он попытался найти кинжал – хоть что-то, – но не было ничего. Руки онемели от холода, снег жалил глаза.
Еще ближе, со всех сторон.
Сердце упало. Трулла охватил ужас, как тонущего наполняют смертоносная вода, потеря сил и воли к жизни.
Волки бросились вперед.
Пасти сомкнулись на руках, клыки пронзили кожу. Под весом нападающих Трулл опустился на колени. Зверь начал вгрызаться в затылок. Кости треснули. Рот Трулла наполнился кровью и желчью. Он осел, не в силах даже свернуться в комок, а волки рвали его руки, ноги, впивались в живот.
И ни одного звука – только усиливавшийся вой ветра.
Трулл открыл глаза. Он раскинулся на матраце, мышцы ныли от боли – от ложных воспоминаний об укусах жутких зубов.
И слышал крик.
У входа появился Фир; его странно покрасневшие глаза удивленно моргали.
– Трулл?
– Это снаружи, – ответил он, поднимаясь на онемевшие ноги.
