Они вышли на улицу и увидели бегущих в сторону Дома Мертвых.
– Что происходит?
Трулл покачал головой.
– Может быть, Удинаас…
Они побежали.
Два раба отшатнулись от дверей здания и бросились прочь, один кричал что-то бессвязное.
Братья прибавили ходу.
Трулл увидел на мосту аквитора-летерийку и торговца; они нерешительно приближались, а мимо них бежали эдур.
Крики не утихали, крики боли и ужаса, прерывавшиеся короткими вдохами.
Майен стояла у распахнутых настежь дверей. Позади держалась рабыня – Пернатая Ведьма.
Никто не двигался.
Фир и Трулл достигли дверей.
Пернатая Ведьма обернулась и безумными глазами посмотрела на Трулла, потом на Фира.
Фир подошел к своей нареченной, стоящей в дверях, и заглянул внутрь, вздрагивая от каждого крика.
– Майен, – сказал он. – Не впускай никого. Кроме Томада и Урут – и колдуна-короля, когда они появятся. Трулл… – Это прозвучало, как мольба.
Майен отошла, и Трулл двинулся вперед.
Бок о бок братья вошли в Дом Мертвых.
Сгорбленная фигура, покрытая воском и золотыми монетами, съежилась у подножия каменной плиты, уперев лоб в колени и обхватив голени руками, все еще держащими меч. Она и издавала непрерывные вопли.
Неподалеку стоял раб Удинаас. Котелок с воском, который он нес, теперь валялся слева от летерийца в двух шагах, а воск расплескался среди веток и соломы.
Медленно, короткими шажочками Удинаас придвигался к фигуре и умудрялся шептать слова утешения в перерывах между криками.
Фир двинулся было вперед, но Трулл схватил его за руку. Что-то слышалось ему в этих криках. Они словно отвечали на тихие увещевания раба. А Удинаас продолжал говорить.
Сестра спаси нас, это же Рулад. Мой брат.
Мертвый.
Раб склонился перед ужасной фигурой, и Трулл смог разобрать его слова:
– На ваших глазах монеты, Рулад Сэнгар. Поэтому вы не можете видеть. Я уберу их. Ваши братья здесь. Фир и Трулл.
Крики прекратились, сменившись беспомощными всхлипываниями.
Трулл увидел, как Удинаас сделал такое, что казалось невозможным. Раб взял голову Рулада в свои руки – словно мать безутешного ребенка – и нежно, но уверенно оторвал ее от колен, поднял вверх.
Фир издал звук, похожий на всхлипывание, и тут же затих.
Лицо, ох, отец Тень, лицо…
Безумную восковую маску покрывали трещины и шрамы. А под воском, вокруг раскрытого рта, крепко держались, прикипев к плоти, золотые монеты.
Удинаас нагнулся и тихо забормотал Руладу в левое ухо.
В ответ на его слова Рулад вздрагивал, содрогался, монеты под воском негромко звякали. Рулад подтянул поближе ступню, шаркнув по плиткам.
Фир дернулся в хватке Трулла, однако тот продолжал держать.
Удинаас потянулся к поясу и достал рабочий нож.
Тихий успокаивающий шепот – ритмичный, почти музыкальный. Раб поднял нож. Аккуратно приблизил край лезвия к монете, закрывающей левый глаз Рулада.
Легкое нажатие, еле заметное движение; монета блеснула, освобождаясь, и через мгновение упала.
Веко с красным рубцом осталось опущенным. Рулад, видимо, попытался открыть глаз, но Удинаас положил на веко два пальца и что-то сказал.
Рулад странно дернул головой, и Трулл понял: брат кивнул.
Удинаас поменял руки и приложил лезвие ножа к правому глазу Рулада.
Снаружи слышались голоса множества людей, но Трулл не мог оторвать взгляд от ножа летерийца и от своего брата.
Он был мертв. Вне всяких сомнений. Совсем.
Раб, который день и ночь трудился над телом Рулада, заполняя смертельные раны воском, вплавляя монеты в холодную плоть, раб, который видел внезапное пробуждение, теперь стоял на коленях перед воином эдур, спокойным голосом – и руками – ведя Рулада к жизни.
Раб-летериец.
Отец Тень, кто же мы и что наделали?
Монета освободилась.
Трулл потянул Фира за собой, и они подошли ближе. Молча.
Удинаас убрал нож в чехол, затем повернулся к Труллу.
– Он еще не готов говорить. Крики истощили его – монеты на груди очень тяжелые.
Удинаас хотел подняться, но левая рука Рулада, хрустнув, отпустила рукоять меча и, звякнув монетами, уцепилась за руку раба. И держала.
Удинаас чуть не улыбнулся – Трулл впервые понял, насколько тот истощен, пройдя через все ужасы, – и снова присел.
– Ваши братья, Рулад, – сказал он. – Трулл и Фир, они здесь и позаботятся о вас. А я всего лишь раб…
Две монетки упали на пол, когда Рулад сжал руку.
– Останься, Удинаас, – попросил Трулл, – ты нужен нашему брату. Ты нужен нам.
Летериец кивнул.
– Как пожелаете, хозяин. Только… я устал. Я отключился – и пришел в себя от звуков собственного голоса. – Он беспомощно покачал головой. – Даже не знаю, что говорил вашему брату…
– Это неважно, – вмешался Фир. – Важно то, что ты сделал…
Он замолчал. Трулл увидел, как напряглись мышцы на шее брата, Фир зажмурился, сделал глубокий вдох и стал самим собой.
Трулл присел на корточки рядом с Удинаасом и стал изучать изувеченное лицо Рулада; веки были опущены, но глаза за ними двигались.
– Рулад, это Трулл. Слушай меня, брат. Пока не открывай глаза. Нам нужно снять с тебя эти… доспехи…
Однако Рулад покачал головой.
– Это погребальные монеты, Рулад…
– Д-да. Я… знаю…
Дыхание с трудом вырывалось из сдавленной груди.
Помедлив, Трулл произнес:
– Удинаас был тут с тобой, один, готовил тебя…
– Да.
– Он совсем вымотался, брат.
– Да. Скажи матери. Я хочу. Он мне нужен.
– Конечно. Только сейчас отпусти его, пожалуйста…
Рука на плече раба расслабилась и тяжело, словно неживая, упала на пол. Вторая рука, еще державшая меч, вдруг дернулась.
И на лице Рулада появилась жуткая улыбка.
– Да, я все еще держу его. Вот что он имел в виду.
Трулл чуть-чуть подался назад.
Удинаас, шагнув в сторону, оперся о сундук с монетами, сгорбился, как Рулад, и за мгновение до того, как он отвернулся, Трулл увидел, как исказилось страданием лицо раба.
Устал – не устал, для Удинааса мир и покой – в десяти тысячах шагов отсюда. Трулл ясно видел это и понимал горькую правду. У Рулада есть раб, а кто есть у Удинааса?
