Письмо обрывается. Капля слезы падает на лист, под ней растекаются буквы. Перечитываю снова и снова, закрывая рот рукой от вновь появившейся в груди пустоты и боли.
– Папа, – шёпот вырывается из груди и её давит. Так сильно. Бесчеловечно давит от потерянной любви к нему.
– Я простила… простила тебя за всё, – стирая пальцами слёзы, смотрю впереди себя. Но как? Как это письмо, предназначающееся мне, с именем, написанным почерком Николаса, попало к нему же? Почему оно здесь? Почему ничего не сказал?
Резко выскакивая из машины, захлопываю дверцу. Вытираю его футболкой лицо от слёз, широким шагом направляясь к месту, где организован пикник. Страх. Страх снова сжимает сердце, когда я подхожу к Николасу, сидящему на пледе.
– Операция «открой второю банку» прошла успешно. Я… – поднимает на меня голову, а мне больно. Больно от страха предательства. Больно за всё.
– Мишель? – Осторожно произносит он, поднимаясь на ноги. Не могу сказать ничего, ком застрял в горле, а слёзы начинают с ещё большей силой течь из глаз.
– Как… как это оказалось у тебя? – Хрипло. Обрывисто. Сжимаю в одной руке письмо, а вещи бросаю на плед. Губы дрожат.
– Что это? – Недоумённо спрашивает он. И это так остро по сердцу. Задыхаюсь, протягивая ему письмо.
– Господи… прости, Мишель. Прости, – его лицо белеет, когда он поднимает взгляд на меня.
– Как? Почему? – Сглатываю горечь.
– Прости. Я забыл, – тяжело вздыхая, Николас делает шаг ко мне, а я от него.
– Хорошо. Правду так правду, – запускает ладонь в волосы, набирая больше воздуха в грудь. – Я всегда слежу, где ты и с кем ты. Мои люди рядом, как и мне приходили отчёты по состоянию здоровья твоего отца. После операции… там были сложности… там… чёрт, денег тех, что ты внесла, не хватало на его реабилитационный период. Они все ушли на операцию, на реанимацию, на обслуживание, на погашение задолженности по страховке и то по минимуму. Это было практически сразу же после перевода его в послеоперационную палату из реанимации. Его бы выбросили на улицу, а я не мог этого позволить. Приехал туда и оформил документы на себя, заверив их, что я твой представитель и близкий друг твоего отца. Узнав моё имя и о пожертвованиях, которые я делаю, мне никто не смел отказать. Я оплатил всё. Ты… – из моей груди вырывается сиплое дыхание вперемешку со стоном от такой правды, а из глаз капают слёзы. Слушаю, как сложно ему рассказывать это, а мне принять.
– Мишель, я избил тебя. Я избил тебя так сильно, что тебе не нужны были ещё проблемы и с отцом. Я не знал, как поступить. Не знал и сделал то, что подсказывал мне мой долг. Оформив всё и внеся деньги, оставил свой телефон для связи, и мне предложили повидаться с Тревором. Должен был отказаться, но пошёл. Пошёл и, скорее всего, я был последним, кто его видел живым. Он был плох. Очень плох. Даже я, не имея степени в медицине, могу это сказать с уверенностью. И он знал, что умирает. Видел это в его глазах. Не мог он говорить, дышать ему было сложно, хотя его пичкали лекарствами и витаминами, объяснив, что это нормально. Он передал мне этот лист и попросил отправить тебе. Сказал, чтобы я защищал тебя. Потребовал пообещать защищать тебя от угрозы. И я это сделал, хотя ты в тот момент лежала в чужой постели, избитая мной. Знать, что тот, кого обещал огородить от всего, в данный момент мучается по моей вине, было невыносимо. Я бросил это письмо в бардачок, а потом мне сообщили, что он умер. Вечером этого же дня.
– Господи… о, боже, – закрываю глаза рукой, по кругу переживая все события прошлого сейчас. Они тонут вместе со мной в омут из боли и горя.
– Мишель, что я мог ещё сделать? – Повышает Николас голос. – Ты ненавидела меня, и я себя ненавидел. Он умер, а я не вспомнил о том, что это письмо так и осталось у меня. Был поглощён тобой. Ты не заметила, как быстро похоронная служба всё организовала? Как быстро и без шума его забрали? В газетах появились только некрологи, рассказывающие о хорошем человеке, каким был твой отец, а другое утаили. Я следил за всем, зная, что тебе сейчас не до этого. Хотел хоть как-то помочь, облегчить тебе боль. Чёрт! Мишель! Пытался… ближе быть хотел.
Хватает меня за локти встряхивая. А я смотрю в его глаза и тону. Вновь. Через пелену из слёз тону.
– Я не подошёл тогда, а смотрел, как ты мертва внутри. Я забыл обо всём, не зная, куда податься самому от вины. Я смотрел на тебя и хотел выйти, но боялся. Боялся, что это будет последней каплей для тебя. Боялся, что ты не вытерпишь такого ада. Оставил там, проследив, как Марк увёл тебя к машине. А потом вышел. Долго стоял рядом с плитой и попросил прощения, что так и не смог быть тем, кого ты достойна. Прости, но выхода у меня не было. Знаю, – стирая пальцами мои слёзы, сжимает моё лицо в руках.
– Знаю, как ты не любишь, когда влезаю в твою жизнь. Но это было необходимо. Тебе. Мне. Я…
– Ты даже не представляешь… – шепчу я, проглатывая слёзы.
– Как ты сейчас зла на меня? Представляю. Что снова по моей вине ты уйдёшь? Знаю. Всё знаю. Я должен был рассказать. Но забыл. Я тоже человек, обычный человек. О письме забыл, а о том, что оплатил всё… Да не нужно было этого тебе знать. Не нужно…
– Ты даже не представляешь, как я люблю тебя, – перебивая его, хватаюсь в его руки. Распахивает глаза, изумлённо бегая по моему лицу.
– Боже, я так люблю тебя, Николас. Ты был рядом с ним. Перед смертью был… ты обрадовал его, пообещал и помог мне. Я не знаю, как тебя благодарить. Я люблю тебя за то, что ты такой. Спасибо тебе большое… Николас, спасибо, – судорожно всхлипываю. Прижимает к своей груди одним рывком, и я хватаюсь за его рубашку, плача навзрыд от успокоения. Сколько всего происходит за нашими спинами, о чём мы не знаем. У каждого из нас есть свой ангел-хранитель. Для меня это он. И моё сердце из израненного и разрушенного превращается в наполненное светом.
– Мишель, – гладит по волосам, а я прижимаюсь к нему. Вдыхаю родной аромат, раскаиваюсь за все слова и отпускаю прошлое.
– Прости меня. Господи, даже дышать легче стало. Я и забыл, как воздух бывает вкусен, когда ты рядом со мной. Прости меня за ту ночь, прошу тебя. Прости, что причинил тебе боль. Но обещаю, что больше себе этого не позволю. Обещаю, слышишь? Обещаю. Поплачь, крошка. А я буду рядом. Хотя бы сейчас буду рядом, – его поцелуй в мои волосы и это снимает с меня все ограничения. Сотрясает тело в его руках, опускаясь со мной на землю, сажает на себя и раскачивается вместе со мной. А я плачу на его плече. Плачу обо всём. О надеждах, о страхах, о любви, об ошибках, об ожиданиях, о крахе, о боли, о нас. И с каждым вздохом понимаю, как прекрасен кислород вокруг. Как вкус кожи его шеи, к которой прикасаюсь солёными от слёз губами, имеет неповторимый оттенок остроты. И сердце бьётся ровнее.
– Спасибо тебе. За всё спасибо, и я прощаю, Николас. За всё прощаю тебя и себя, – сухими губами шепчу я, отрываясь от его шеи, и поднимаю голову. Встречаюсь с его глубоким взглядом и хлюпаю носом.
Кладёт ладонь на мою щёку, и я тянусь за лаской. Улыбается, медленно наблюдая за мной.
