Проснулась она рано, часов в семь, с разламывающейся головой и металлическим привкусом во рту. Больше заснуть не удалось, и Лялька, морщась, поднялась с дивана. Увидев кровавые следы на полу и дверях, она очень удивилась. Бурые пятна засохшей крови на светлом покрывале дивана и на собственных ногах испугали. Что здесь произошло? Почему она не помнит? Девушка полетела в кухню. Осколки бутылки шампанского и липкие пятна на полу напомнили ей обо всем. Как же она могла забыть?! С ней же случилась ужасная история! Ее жених оказался сексуальным маньяком или чем-то в этом роде… Неужели такое возможно? Она не хочет этому верить! Он такой… он такой замечательный… такой… любимый…
Она попыталась вспомнить, не наблюдалось ли за ним каких-нибудь странностей, которым она раньше не придавала значения и которые теперь, на трезвую голову, вполне может оценить с точки зрения новых знаний о нем. Нет… Ничего странного она не помнит… Разве что… Не так давно они поссорились. Давид вдруг стал говорить, что она должна перестать разгуливать по городу в голом виде, поскольку скоро станет замужней дамой.
– Ну… я же еще не замужем, а на улице жарко, – пыталась отшутиться Лялька. – И потом… сейчас так модно.
– Мало ли что модно! – почему-то рассердился Давид. – Мне это совершенно не нравится!
– Разве тебе не нравится моя фигура? – все еще улыбаясь, спросила его девушка. – Видел, как вон тот мужичок на меня посмотрел?!
– Вот это-то как раз мне и не нравится! – взревел Давид. – Я же вижу, как все встречные мужики похотливо щурятся!
– Уж не хочешь ли ты надеть на меня паранджу? – начала сердиться и Лялька.
– При чем тут паранджа? Я веду речь о нормах приличия…
– То есть ты считаешь, что я нарушаю какие-то там дурацкие нормы? – перебила его уже взбешенная Лялька. – А кто их установил? А судьи кто? Вон те тетки в носочках и вязаных кофтах? – и она кивнула на двух женщин в длинных, до щиколоток, бесформенных платьях в мелкий цветочек, с надетыми поверх них грубой вязки кофтами. – А я не хочу подчиняться их нормам! Понятно тебе?
– Может, ты и мне не захочешь подчиняться?
– А с чего ты взял, что я буду тебе подчиняться?
– Но… ты же согласилась стать моей женой!
– Да если бы я знала, что ты разведешь такой домострой, то никогда не согласилась бы!
– Значит, не согласилась бы?
– Конечно, не согласилась бы!
– Ты можешь еще забрать свое слово назад!
– И заберу!
– Ну и забирай!
– Ну и забираю!
Лялька опомнилась только тогда, когда разъяренный Давид впрыгнул в остановившийся возле них автобус и уехал куда-то в сторону, противоположную Караванной улице. Он не звонил ей три дня. Лялька совсем расстроилась. Она решила, что подождет еще один день, а больше ждать ни за что не будет, потому что все его слова – вранье, потому что он ее не любит, раз так долго не звонит и придирается к ее одежде. Ближе к вечеру этого последнего назначенного себе дня она даже съездила с Павликом Тарасовым, явившимся ремонтировать компьютер, на пляж, а потом и на дискотеку в «Дюну». Она видела, что Тарасов очень хорош собой, не хуже своего папочки, чувствовала, что очень понравилась ему, но весь вечер мечтала только о том, как она придет домой, а ей позвонит Давид. Когда мать сказала, что Давид звонил, радости ее не было предела. Она тут же схватила аппарат, спряталась с ним в ванной, позвонила Давиду сама и с ходу заявила, что готова ради него надеть паранджу и даже шубу с валенками в тридцатиградусную жару. Давид в ответ просил прощения, говорил, что его гнусное поведение продиктовано жуткой любовью к ней, что он ревнует Ляльку ко всему Петербургу сразу, но все-таки будет теперь изо всех сил стараться держать себя в руках. Они говорили и говорили, просили друг у друга прощения и захлебывались в любовных признаниях. Нет… Даже и тогда ничего странного в его поведении не было… Она была уверена, что он любит ее…
Лялька вспомнила, как они познакомились. Мамин начальник, приятный мужчина со шкиперской бородкой, прошлым летом решил отпраздновать свой день рождения на природе, а именно: на своей даче в Вырице. Лялька ехать отказывалась, но мать настояла. Она говорила, что один день дочь должна ей пожертвовать, потому что они с сотрудниками договорились взять с собой детей.
– Я не ребенок, мне не десять лет, – сказала тогда Лялька.
– Дело не в возрасте, – ответила Нина. – Мы просто решили отдохнуть по-семейному. Все-таки работаем вместе уже много лет, и всем хотелось бы посмотреть, как вы все выросли с тех пор, когда на «Петростали» устраивали для вас новогодние елки.
На вокзал Лялька так и пришла с надутыми губами. Она даже не накрасилась, потому что чего для этих пенсионеров краситься! Когда к их группе подошла крупная женщина с властным лицом и черноволосым молодым человеком, все мгновенно переменилось. Лялька тут же, за материной спиной, намазала губы гигиенической помадой, чтобы хотя бы блестели. Ей показалось, что молодой человек по имени Давид тоже сразу обратил на нее внимание. Во всяком случае, уже в электричке она нет-нет да и ловила на себе его заинтересованный и ласковый взгляд. На даче им почти не пришлось поговорить друг с другом, потому что мамины сотрудники оказались веселыми и дружными. Все вместе они ходили в лес за дровами и хворостом, все вместе, смеясь и толкаясь, как малолетки, пытались затопить печку. Потом вместе готовили из привезенных продуктов еду, жарили шашлыки, ели их, пили вино, танцевали и играли в волейбол и даже пели про ямщика и всякие другие застольные песни. Лялька пела вместе со всеми и понимала, что так здорово она давно не отдыхала. Может, конечно, все дело было в черноволосом Давиде, который уже откровенно не сводил с нее глаз. Она два раза танцевала с ним в обнимку, путаясь ногами в уже здорово выросшей траве. Они и во время танца не сказали друг другу ни слова, но у Ляльки так сладко замирало сердце, а у Давида так подрагивали руки, что было ясно: между ними установилась невидимая, но уже очень прочная связь. Когда они возвращались домой в набитой дачниками электричке, Лялька постаралась быть притиснутой именно к Давиду. Она вдыхала его запах и была безмерно счастлива. Она не сомневалась, что они увидятся еще, и совсем не удивилась, когда при одном особо чувствительном толчке электрички Давид приник губами к ее уху и прошептал:
– Завтра в 18.00 на станции «Гостиный Двор»… Сможешь прийти?
– Конечно, – шепнула в ответ Лялька, а он невесомо поцеловал ее куда-то около уха.
На станции метро «Гостиный Двор» питерцы любили встречаться. Сошедшая с эскалатора Лялька сразу увидела Давида, стоящего на переходе с Невской линии универмага на Садовую под щитом с движущейся рекламой. Она подбежала к нему, и они обнялись так, будто ждали этой встречи сто лет. Этим же вечером он повез ее на свою квартиру на Караванной, и Лялька отдалась ему, не задумываясь и веря в то, что эта любовь будет у них с Давидом длиться всю жизнь. И она длилась целый год и собиралась длиться дальше, если бы… если бы ей не открыли, что он маньяк… А что, если его лечить? Найти каких-нибудь серьезных докторов? Может быть, даже и за границей? Отец Давида – какой-то большой начальник на «Петростали», денег наверняка не мерено… А что? Она бы ухаживала за ним… Или за такими не ухаживают? У него же не грипп… У него ведь даже повышенной температуры нет… А у нее так болит голова… В сумке, кажется, был анальгин. Лялька вытрясла содержимое сумки на липкий кухонный стол. Вместе с косметикой, расческой и анальгином вывалилась чужая связка ключей. Девушка с минуту непонимающе смотрела на нее, а потом все вспомнила. Ей предложили посмотреть на любовные утехи Давидика с другой. Она не извращенка! Она не пойдет! И зачем только взяла ключи? Она сейчас полежит в ванне, в горячей воде, затем смоет кровь и шампанское с пола и дверей, а потом… Потом и решит, что будет делать потом…
