Лялька приняла таблетку анальгина и поплелась в ванную.
Горячая вода и таблетка сделали свое дело: девушка пришла в себя, ей даже захотелось есть. Когда она открыла холодильник, ей на глаза опять попался торт, и снова навернулись горючие слезы. Они вдвоем с Давидом специально выбирали самый большой и красивый, а теперь что… не есть же его… Лялька решительно вытащила коробку из холодильника, обрезала красную нарядную веревочку, сняла крышку и понесла торт в мусоропровод. Вместе с коробкой он не проходил в зев трубы. Девушка всхлипнула и руками стала отрывать от торта со взбитыми сливками скользкие куски и бросать их в мусоропровод. Одни куски проваливались, другие – прилипали к стенкам. Бело-розовые ошметки заляпали Ляльке лицо, волосы и халатик. За этим нестандартным развлечением девушку застала Лидия Тимофеевна, пенсионерка и общественница с большим стажем.
– Эт-то что еще такое? – заголосила она. – Люди тут убирают, а она тут гадит! Если у тебя торт стух, так и неси его на помойку! Куда только мать твоя смотрит, не понимаю! Я всегда говорила, что если девушка ходит по улице в голом виде, то, значит, от нее ничего хорошего не жди!
Лялька, оторвав глаза от торта, так затравленно посмотрела на бравую пенсионерку, что та несколько притихла и совсем уже другим тоном сказала:
– И нечего торты покупать, если их не есть… Люди тут в блокаду знаешь что ели?..
Лялька не стала слушать про блокаду. С остатками торта она пошла в свою квартиру. Шлепнув коробку на кухонный стол, она опять пошла в ванную, смывать с себя взбитые сливки и крем.
После большой чашки кофе и парочки бутербродов с сыром девушка несколько воспряла духом и решила все-таки поехать на квартиру к Давиду. Что-то у Галины Андреевны концы с концами не сходятся. Если Давид ненормальный, то зачем она посылает к нему ее, Ляльку, в тот самый момент, когда у него находится другая девушка? Ее неожиданное появление может ведь подтолкнуть его к тем самым неадекватным действиям, о которых она же Ляльке и говорила. Или его неадекватные действия не такие уж и неадекватные, или она все врет и рассчитывает на ее порядочность, которая не позволит ей поехать смотреть на любовные утехи своего жениха. А она возьмет и наплюет на порядочность! Какая уж тут порядочность, когда жизнь дала такую трещину! Если поторопиться, то она как раз поспеет к назначенному времени. Она уже совершенно забыла о том, что собиралась прибраться в квартире. Полы и дверной косяк так и остались заляпанными кровью, а кухня – еще и залитой шампанским. До уборки ли, когда жизнь летит под откос?
Дрожащими руками Ляля Муромцева открыла замок квартиры Голощекиных и на цыпочках зашла в просторную прихожую. Тут же из комнаты, где они совсем недавно пили чай и обсуждали предстоящую свадьбу, послышался молодой женский голос:
– Галина Андреевна, это вы? А мы с Давидиком решили пожениться!
Лялька замерла посреди прихожей с прижатыми к груди руками.
Из дверей вышла девушка в рубашке Давида и завешенным длинными темными волосами лицом. Она двумя руками откинула волосы назад, рубашка распахнулась, и Лялька увидела молодое обнаженное тело с такой безупречной грудью, о которой она сама могла только мечтать. Девушка с длинными темными волосами ойкнула, запахнула рубашку и спросила:
– А вы, собственно, кто?
Лялька решила, что отвечать ей не обязана. Она положила на столик с телефонным аппаратом ключи и молча вышла на лестничную площадку. В лифте она ехала без всяких мыслей, будто в голове у нее повернули какой-то тумблер, отключив тем самым мышление. Возле подъезда девушка остановилась и так же бездумно, автоматически сняла с пальца золотое кольцо, подаренное Давидом, и бросила его в стоящую рядом урну. Конечно, она поступила бы совсем по-другому, если бы знала, что Давида вообще в квартире не было, а обнаженная девушка по имени Оксана после ее ухода села на пуфик в прихожей и горько заплакала.
После ухода Ляльки из двора Голощекиных один человек, до этого смирно сидящий на краю песочницы под грибком, вдруг вскочил и, подбежав к урне, залез в нее чуть ли не с головой и стал шарить там среди банановых шкурок, смятых сигаретных пачек и прочего мусора. Когда он вынырнул из урны с Лялькиным золотым кольцом в кулаке, то даже сквозь слой грязи на его лице можно было увидеть очень довольное выражение. Означенный человек являлся известным в определенных кругах данного района бомжем по кличке Корявый. Он уже третий день тусовался под грибком, наблюдая за этой урной. Два дня назад он забрел в этот двор по пути в кафетерий «Ам!» просто так, чтобы на всякий случай еще раз проверить помойку, которую прошлым вечером, в общем-то, уже досконально исследовал. Когда он в удрученном состоянии из помойки вылез, как раз и увидел, что вышедший из подъезда мужчина достал из кармана пачку сигарет, одну сунул в рот, а пачку бросил в урну. Корявый мечтал, чтобы в пачке завалялась какая-нибудь смятая сигаретка, и был приятно поражен, когда обнаружил их там целых четыре штуки. На следующий день с этой же самой урной ему опять повезло. Молодая женщина вынесла из дома прозрачный полиэтиленовый пакет с чем-то весьма объемистым и коричневым. Она хотела отнести пакет на помойку, но, увидев там Корявого, брезгливо сморщилась, к бакам не пошла, а выбросила его в урну. В пакете оказался абсолютно целый кирпичик черного хлеба, не очень черствый и только слегка зеленоватый с одной стороны. Корявый подумал при этом, что питерцы, блокаднички, совсем зажрались! Гитлера на них нет! Вообще-то он не любил называть горожан питерцами, а город – Санкт-Петербургом. Гордое имя Ленинград было для него свято. Но вот с блокадой ему не повезло. Не успел он родиться в осажденном городе. Он родился в набитом людьми грузовике под диким обстрелом и вне Ленинграда, а именно: как раз тогда, когда его мать, Анастасию Юрьевну Корявину, вывозили из города по Дороге жизни. Мать вернулась с ним в город сразу после снятия блокады, и он вполне вкусил и голода, и прочих военных радостей, но это уже никого не интересовало. Никаких блокадных льгот Корявый не имел и всегда ненавидел тех, которые имеют. Хотя, конечно, чего ему теперь эти льготы? Какие льготы нужны бомжу? Ночевать в подвалах Эрмитажа? Или, может быть, скрываться от палящего солнца под конем Медного всадника? Корявый представил себя на огромном камне под Петром и почему-то вдруг вспомнил Гавроша. Про него ему в детстве читала мама. Удивительно, какие странные вещи ни с того ни с сего вдруг вспоминаются. Кажется, этот Гаврош жил в слоне… Странно… Откуда в Париже слоны? Прямо не Гаврош, а натуральный барон Мюнхгаузен! Как раз в тот самый момент, когда в голову Корявого лезли весьма интеллектуальные воспоминания, Лялька Муромцева и выбросила в урну золотое кольцо. Вытащив его, Корявый решил, что теперь он вполне может отметить находку в любимом кафетерии «Ам!», тем более что от вчерашнего кирпичика хлеба уже почти ничего не осталось.
Конечно, кафетерии устраивают не для бомжей, но в «Ам!» у Корявого был свой человек, девчонка по имени Любашка. Однажды в холодный осенний день он забрел в кафетерий, чтобы хоть чуть-чуть согреться и, если повезет, стянуть со столиков что-нибудь недоеденное и недопитое. И ему повезло: он успел съесть пару огрызков пирожков с мясом и выпить полстакана еще не слишком остывшего кофе, когда толстая официантка стала гнать его подносом к выходу. У самых дверей к нему подскочила молоденькая девчушка в кружевном передничке, вытащила из кармана записку и сказала, что если он отнесет ее в соседний магазин рыболовных принадлежностей и отдаст продавцу Валерику, то она с ним расплатится натурой. Разыскивая в завешанном сетями магазине продавца Валерика, Корявый с удовольствием раздумывал о том, какую натуру предложит ему девчушка в кружевном переднике. По всему выходило, что он согласится на любую, так что не стоило и гадать. Валерик, презрительно подергав носом, взял у него записку, прочитал, просиял лицом и даже, забыв про брезгливость, похлопал Корявого по грязному плечу. Он нацарапал на обороте записки пару слов, отдал бомжу и сказал:
