Нина показала ему покрывало. Ей очень хотелось бы завалиться в какой-нибудь обморок, чтобы ничего этого не видеть, но сознание на удивление было ясным.
– Что же здесь произошло? – прошептала она. – Что за побоище? Наверно, надо позвонить в милицию? Как ты думаешь?
– Я думаю, что пока бесполезно, – ответил, как всегда в минуты волнения, кусая губы, Тарасов.
– Почему?
– Потому что здесь никого нет…
– И что?
– И то! Когда ты последний раз видела Ляльку?
– Как это когда? Вчера, конечно! Я же тебе рассказывала! – Нине очень не понравилось, что Михаил спрашивал ее тоном следователя, будто самое страшное уже случилось.
– Ну вот… Даже если считать, что она пропала… то искать ее начнут не раньше, чем послезавтра, то есть через три дня после исчезновения.
– Почему?
– Порядки такие. Лариса твоя – девушка совершеннолетняя и имеет право уехать куда угодно, тебя не предупреждая. А если учесть, что вы еще и поссорились, то и подавно.
– Но здесь же повсюду кровь! – содрогнулась Нина.
– Я сейчас проконсультируюсь, – сказал Тарасов, вынул мобильник и пошел в кухню звонить.
Нина не вслушивалась в его разговор. В мозгу билась одна мысль, что это она во всем виновата. Это ей такое наказание. За что? За то, что она, бросив дочь на произвол судьбы, предавалась пороку на даче Тарасова. Дети всегда в ответе за распутство матерей!
– Я договорился, что, если мы до шести часов не узнаем, где Лариса, милиция приедет сегодня, – сказал вошедший в комнату Михаил.
– Спасибо, – еле прошелестела Нина.
Потом она обзвонила всех Лялькиных подруг, которые на этот момент были в городе. Ни одна не знала, где ее дочь. После этого Тарасов обзвонил приемные покои питерских больниц и даже морги. Лариса Георгиевна Муромцева нигде обнаружена не была. Нине уже виделись страшные картины, как Лялька, избитая, изнасилованная и окровавленная, лежит в какой-нибудь придорожной канаве. В конце концов она решила поехать на «Петросталь», чтобы поговорить с Голощекиной. Может, она что-то знает или пусть хотя бы даст телефон Давида.
Галина Андреевна поднялась из-за микроскопа навстречу Нине с непроницаемым холодным лицом. На все ее расспросы она твердила одно: «Ничего не знаю и знать не желаю! Мы, кажется, уже выяснили с вами отношения раз и навсегда!»
– Но вы же не можете не знать, что наши дети собрались пожениться! – возмутилась Нина. – Неужели Давид не поставил вас в известность?
Такого беспардонного замечания Галина стерпеть, разумеется, не могла и не стерпела:
– То есть как это – не поставил? Еще как поставил! У нас дружеские отношения с сыном, и я, между прочим, всегда знаю, где он находится, и мне не приходится по этому поводу беспокоить других людей! А что касается его женитьбы на вашей дочери, то я, естественно, – Галина смерила Нину презрительным взглядом, – этого не одобрила и думаю, что он в конце концов согласится с моими доводами. Я надеюсь, что их так называемая помолвка будет расторгнута, и вам, милая, придется возвратить обратно наше кольцо!
– Вот в этом пункте я абсолютно с вами солидарна, – усмехнулась Нина. – Свадьбы мы, разумеется, не допустим и кольцо возвратим в лучшем виде. А сейчас я прошу вас только об одном: дайте мне номер телефона Давида, чтобы я могла поговорить с ним насчет Ляль… Ларисы.
– Это совершенно ни к чему! – отрезала Голощекина. – Если ваша распутная дочь куда-то пропала, то нас это никоим образом не касается! Яблоко от яблони… В общем, не мне вам это говорить! Вы и сами все знаете! Надо было раньше получше за дочерью смотреть и по-другому воспитывать!
– Галина Андреевна! – металлическим голосом проговорила Нина. – Дайте мне телефон Давида!
– И не рассчитывайте, милочка! – Голощекина отвернулась от Нины, уселась за микроскоп и демонстративно стала разглядывать образец, ежеминутно меняя увеличения.
– Вы… вы пожалеете об этом, Галина Андреевна! – процедила Нина и вышла из лаборатории.
Голощекина сразу сникла, обхватила голову руками и стала лихорадочно соображать, что может предпринять разгневанная Муромцева. По всему выходило, что та сейчас действительно сделает что-нибудь такое, о чем Галина потом будет долго жалеть. Но не идти же было у нее на поводу! Еще не хватало, чтобы Нина расспрашивала Давида о Ларисе, которая куда-то пропала. На нечто подобное Галина и рассчитывала, когда затевала операцию «Оксана». Пропала – и замечательно! Это проблемы Муромцевой, где искать свою дочь. О том, что она, Галина, приложила к этому руку, никто не знает. Оксанка не расскажет. Да и кто знает, что надо спрашивать у Оксаны, тем более что они теперь вряд ли когда увидятся. Сразу после ухода Ларисы из квартиры Голощекиных Оксана примчалась в проходную и позвонила Галине Андреевне по местному телефону. Девушка так захлебывалась слезами, что Галина, испугавшись за сына, выскочила к ней и даже без пропуска прорвалась сквозь турникет. Оксана бросилась ей на грудь, приговаривая, что все пропало, потому что, когда она увидела эту девушку, то сразу поняла, что ее, Оксанины, дела плохи, потому что эта девушка такая… такая… что Давид ни за что от нее не откажется, да и никто никогда бы не отказался. Галина резко оторвала от себя рыдающую Оксану, сказав, что она на работе и ни о чем таком ей говорить сейчас некогда. Она посоветовала ей взять себя в руки и с достоинством удалилась на рабочее место. Что ж, жаль, конечно, что Оксанка так быстро сдалась. А ведь производила впечатление очень волевой и деловой особы. До чего же бывает обманчив внешний вид! Так что, может быть, и неплохо, что у нее с Давидиком ничего не получилось? Сыну не нужны сопливые размазни! Ему нужна такая же сильная женщина, как она, Галина Андреевна Голощекина! И она найдет для сына такую! А Оксанка свое дело сделала и, как пишут в бессмертных произведениях, может уходить!
А Нина между тем быстрым шагом шла по «Петростали» в сторону заводоуправления. Она забыла, что в проходной ее ждал Тарасов, который мог бы по улице на машине доставить ее туда в две минуты. Она влетела в приемную Льва Егорыча Голощекина, как торпеда. Секретарша, звеня цепочками, бусами и брелоками, пыталась остановить ее, крича во все горло: «У Льва Егорыча Голощекина совещание!», но не тут-то было. Нина отбросила ее в сторону, как маленькую визгливую собачонку, и ворвалась в кабинет. Там действительно шло совещание. За большим продолговатым столом сидело штук двадцать мужчин, которые курили, говорили разом и даже, как показалось Нине, матерились. Она, не обращая ни на кого и ни на что внимания, прошла прямо к Льву Егорычу и, четко артикулируя, сказала:
– Немедленно дайте мне телефоны вашего сына, и в квартире, и мобильный!
– А вы, собственно, кто? И почему врываетесь… – начал Лев Егорыч и осекся. Он узнал мать невесты своего сына, хотя видел вживую ее всего несколько раз. Извинившись перед сидящими за столом мужчинами, он вытащил ее в приемную.
– Я ей говорила, Лев Егорыч! Я ее предупреждала! Но она… – тут же завизжала секретарша.
