– Тут людей много, – шепчу я, смотря на похожую публику, что и внизу.
– Да, потому что мы учимся на опыте друг друга, – отвечает он, обнимая одной рукой меня за талию, мы проходим мимо людей, полностью поглощённых тем, что происходит впереди.
Их даже не волнует то, что мы их обходим, перекрываем обзор. Их не смущает их внешний вид, и это заставляет меня признать, что эти люди здесь действительно получают то, за что их в обычной жизни могут высмеять. Во мне живёт двоякое чувство: хочется уйти отсюда, и никогда не знать о существовании этого клуба. Но вот второе – подсознательный интерес увидеть подтверждение того что Ник находится тут, не даёт мне развернуться и убежать. И я вглядываюсь, продолжая всматриваться в каждого мужчину, уже не в лицо, пытаясь угадать своего Ника, а по татуировкам, телосложению и просто почувствовать его. Но ничего. Ни один мною не узнан.
Вздыхаю, когда мы останавливаемся, и перевожу взгляд вперёд.
Обычный, на первый взгляд, спортзал, где висят канаты, какие-то перекладины на стенах, приспособления для накачивания мускул. Но к сожалению, это не так.
– Что это? – Вглядываясь в то, что привлекло моё внимание, тихо спрашиваю я.
– Это мумификация. Красиво, да? – Восхищённо отвечает Роберт.
Но я не нахожу в извивающемся теле, подвешенным к потолку вниз головой, никакой красоты. Блестящая прозрачная плёнка в свете ламп, направленных на пару, практикующих это занятие, каждый раз отражает блики, когда девушка двигается, пытаясь освободиться.
– Она же задохнётся. Скажи, чтобы прекратили, – панически шепчу я, хватая Роберта за локоть.
– Не задохнётся…
– У неё рот заклеен и всё замотано! Ей дышать нечем! – Уже повышаю я голос, и на меня оборачиваются несколько людей, спокойно наблюдающих это сцену. А мне отвратительно смотреть, что им нравится эта беспомощность, эта кощунственность к человеческому страху. И они лишь смотрят вместо того, чтобы помочь ему.
– Миша, – шикает он на меня, – ладно, пошли, нам и так уже пора.
Он хватает меня за руку, расталкивая людей, которые начинают, словно волной, возбуждаться от сдавленных криков жертвы. А внутри меня всё сжимается от желания помочь, от непонимания таких игр, и как это, вообще, может быть реальным.
Каждая клеточка моего тела напряжена, а нервы просто на пределе. Я вырываю руку из хватки Роберта и толкаю его в грудь.
– Зачем? Я не хочу больше смотреть на такое! Это ужасно! Ужасно! – Кричу я, указывая на дверь, которую он закрывает.
– Тогда предлагаю то, ради чего мы пришли. Думаю, разогрев закончился, – словно не слыша моих слов, говорит Роберт, разворачиваясь, идёт к лестнице.
– Ты глухой?! Я ухожу отсюда! Вы больные! Все тут больные! – Кричу я, сбегая по лестнице за ним.
– Вот как раз сейчас и увидишь, кто из нас самый больной, – бросает он через плечо, и я замедляю свои шаги.
– Он тут, – утвердительно говорю я, и Роберт останавливается внизу лестницы, кивая мне, и протягивает руку, чтобы я спустилась.
– Сейчас я отведу тебя туда, но ты должна пообещать мне, что такой экспрессии, как наверху у тебя не будет. А если же будет, то держи её в себе. Он не должен увидеть тебя, тогда у нас будут проблемы. Это нарушение, за которое охрана может немного помять. А причина в том, что последний этаж, на который мы сейчас спустимся, принадлежит садистам. И это самое опасное и травматичное направление во всём клубе. Там тихо, нельзя мешать им, когда у них проходит сессия. Из-за этого вмешательства может пострадать нижняя. Ты обещаешь мне, что не издашь ни звука, пока мы там? Не выдашь нас и если захочешь уйти, то дай мне знак, и я уведу тебя, – полушёпотом произносит Роберт, беря меня за руки. – Миша, это не игры, это может быть опасно.
– Хорошо, – киваю я.
– Пойдём, – он берёт меня за талию, и к нам присоединяется ещё одна пара, огибая лестницу и спускаясь вместе с нами.
Но уже на лестнице я вижу, как много людей здесь собралось. Все стоят на лестнице, мало кто спустился вниз к открытой площади, куда падает яркий свет. Это больше похоже на спектакль, чем на что-то страшное. Но мой взгляд останавливается на девушке, привязанной к какому-то приспособлению вроде деревянного креста. Её ноги и руки разведены в стороны, а сама она наклонена животом вперёд. На ней средневековые кандалы, сдерживающие полностью тело.
Я сглатываю от увиденного, спускаясь ещё на одну ступень вниз.
Она голая, полностью голая, её ягодицы имеют несвойственный розоватый оттенок, а на спине…
– О, Господи, это иглы? – Ужасаюсь я, закрывая рот рукой и отворачиваясь к Роберту.
– Да, это такой способ навести красоту, чтобы появиться перед Верхним, а точнее, Садистом. Это условие для сессии, это подтверждение того, что она хочет этого и готова к новым ощущениям, – шепчет Роберт, указывая мне взглядом вернуть своё внимание на импровизированную сцену. – Для нас это красиво.
Не могу этого сделать, но через силу издаю шумный вздох и снова смотрю на спину, зашнурованную лентой. А лента эта держится на иглах, которые сочными наконечниками играют в ярком свете над девушкой.
Сложно передать все свои ощущения, когда ты сама видишь, что люди желают уродства сами. Я осматриваю толпу, с жадностью ожидающую дальнейшего продолжения шоу. И приходит понимание, что я никогда не стану частью их. Как бы я ни любила Ника, как бы ни хотела быть с ним, но для меня вот это всё, что я увидела и узнала, стало невозможным препятствием.
На «сцене» начинается какое-то движение, и я моргаю, концентрируя взгляд на чёрных свободных штанах, держащихся на узких мужских бёдрах. Кубики пресса, которые под моими руками когда-то сжимались от возбуждения, играют в свете. Широкая грудь, которую я когда-то покрывала поцелуями. Эти руки, которые я так люблю, и которые умеют дотрагиваться до меня с особой нежностью.
Мне не нужно угадывать этого человека под чёрной маской. Это тот, кого я всегда буду искать во сне. Это тот, кто умеет причинить мне боль, не прикасаясь ко мне. Это Николас Холд.
– Боже, – по щеке скатывается слеза от сжавшегося горла, когда мужчина полностью вышел на свет.
Внутри меня всё перевернулось, словно я очутилась в самом страшном и невероятном кошмаре во всей моей жизни. Это даже не больно, это остро и жгуче отдаётся в груди, как будто меня туда укусила змея, отравив сердце. И теперь оно леденеет с каждым вздохом.
– Это его сессия. Они проходят тут крайне редко для публики, в основном закрытые. Но каждый из нас ждёт таких дней. Ведь садисты самые опытные из нашего мира. И каждый доминант или же домина хочет быть похожим на них. Это праздник для всех, – шёпот Роберта на ухо подтверждает все предчувствия, которые когда-то терзали меня.
Смотрю на единственного человека, которого люблю в этой жизни, который дал мне много и забрал ещё больше. Мне хочется закричать, попросить его прекратить это, не предавать меня вот так легко и просто. Но я молчу, пребывая в какой-то прострации, не дающей мне даже двинуться.
