– Хорошо, – поморщился царь всея Руси. – Говори, чего ты хочешь? Хочешь, я сделаю тебя патриархом? Хочешь, награжу твоих детей местами и званиями?
Святитель подумал и отрицательно покачал головой:
– Не нужно, Вась. Я сделаю это для тебя без наград. Просто ради нашей старой дружбы. Только ради дружбы.
– А я ради дружбы сделаю тебя патриархом! – облегченно рассмеялся Василий Иванович.
– Не нужно, – снова покачал головой митрополит. – Друже, поганый Годунов разлучил меня с женой и детьми на шесть лет. Шесть лет! Все, чего мы со Ксюшенькой сейчас желаем, так это остаться вместе, одной семьей. И как можно дальше от любой суеты!
– Хорошо, – моментально согласился царь. – Обрети мне мощи святого Дмитрия, и я больше никогда ничем тебя не побеспокою! Э-э-э… Я дам тебе свиту, для солидности. Думных бояр, арихиереев. Но они ничего знать не будут. И хорошо бы поскорее, пока он опять не возродился!
– Это я уже понял. Зови своих холопов!
– Зачем?
– Василий! – даже изумился гость. – Вообще-то я митрополит. У меня нет мирских слуг. Ты хочешь, чтобы я поручил сие дело монахам и трудникам ростовского двора?
Василий Иванович в задумчивости склонил набок голову, затем встал и позвонил в колокольчик.
В горницу вошел уже знакомый Филарету бритый холоп.
– Игнатий! – поднялся митрополит. – Возьми четырех доверенных людей и скачи в Углич. Приготовьте добротный детский гроб, с доской свежего сандала в изголовье. Одеяние хорошее, царское. И осторожно поспрошайте среди бедноты, у кого там есть мальчики лет семи-десяти при смерти. Не всякий нам надобен, а красивый, благообразный. Ну, или вдруг кто уже преставился… Деньги за тело предложите. Мертвого уж не воскресить, а живым серебро надобно. Я завтра в Ростов возвернусь, а оттуда дня через три в облачении полном и со свитой на Волгу прибуду.
Слуга перевел взгляд на государя. Тот кивнул, и Игнатий ответил митрополиту:
– За три дня не управимся.
– За три не обязательно. К моему приезду надобно токмо домовину приготовить. А мальчика… Люди смертны. Будем ждать божьей воли.
28 мая 1606 года
Углич, причал перед Кремлем
Митрополит Ростовский Филарет в полном парадном облачении – в бархатной голубой с золотом мантии, белом клобуке с золотым крестиком на макушке и ликами Богоматери, вышитыми на лбу и на наушах, с панагией на груди, висящей немногим выше нагрудного креста, с красной палицей – бархатной тряпицей, подвешенной на правый бок; с высоким пастушьим посохом, обитым золотом и украшенным наверху самоцветами – все же он пастырь, пастух верному Христову стаду. Во всем этом облачении митрополит стоял на краю причала и просто смотрел на воду, манящую своей текучей прохладой.
Вот уже третий день прибывший из столицы в его епархию царский синклит: князья Воротынский и Шереметев, архиепископ Феодосий и архимандрит Авраамий – пытались разыскать в городе могилу царевича Дмитрия. Получалось плохо, ибо никто из священников и горожан не мог припомнить, чтобы его вообще погребали
[22]. Слуги московских гостей бегали по городу, хватали за руки баб и мужиков, но больше пугали, нежели добивались ответов. Угличане отмахивались, крестились и убегали от назойливых столичных гостей. Сами посланцы снизошли только до расспросов служилого люда, однако те тоже лишь разводили руками.
Митрополит не вмешивался, сказав всем, что полагается на волю Господа и будет молиться. Но большую часть времени проводил на причале, греясь на солнце и любуясь водами, птицами и ныряющими между ладьями кряквами.
Осторожное покашливание заставило святителя повернуть голову. В ведущих на реку воротах он увидел бритого холопа, с независимым видом щелкающего орехи. Поняв, что его заметили, слуга повернулся, направился в глубину двора. Митрополит двинулся следом, прошел на сенной двор. Ожидающие его люди Василия Шуйского отпихнули в сторону кипу сухой травы, и Филарет увидел лежащего в гробу розовощекого мальчишку в парчовых и бархатных нарядах. Малой выглядел совершенно живым – словно прямо сейчас встанет и побежит.
– Откуда? – кратко поинтересовался святитель.
– Стрелецкий сын, Роман, – расколол зубами еще один орех холоп, сплюнул на сторону скорлупу. – С лестницы упал, да неудачно. Головой на торчащую скобу.
Филарет с подозрением покосился на холопа, и тот размашисто перекрестился:
– Вот те крест, святитель, сам свалился! Нечто я душегуб какой, детей убивать?! Семь рублей родителю отдал!
Митрополит еще раз осмотрел ребенка.
– Чего-то не хватает… Неестественный он какой-то… – пробормотал святитель, подумал. Достал из поясной сумки бязевый платок, вложил чаду в руку. Склонил голову набок. Затем решительно отобрал у холопа орехи и вложил в пальцы малыша. – Вот так лучше. Гулял невинный мальчик, кушал орешки. Таким его кровопийцы годуновские и порешили.
Митрополит широко перекрестился и приказал:
– Во рву у бузины прикопайте и стойте рядом наготове. Часа хватит?
– Земля рыхлая, поспеем, – кивнул бритый слуга.
Святитель вернулся к сложенному из красного кирпича княжескому дворцу, в котором остановился царский синклит, и замер перед крыльцом, склонив голову к посоху.
Спустя некоторое время его терпение было вознаграждено. На крыльце послышались шаги, и слегка насмешливый голос спросил:
– Твои молитвы сильно помогают тебе в поисках, святитель?
– Ты напрасно богохульствуешь, отец Авраамий! – резко вскинул голову Филарет. – Токмо вера истинная способна открыть нам глаза на любую тайну!
– Я не то имел в виду… – забеспокоился священник. – Я лишь спросил… На хулу ни малейшего помысла…
– Иди сюда! – потребовал митрополит. – И Феодосия тоже с собою покличь!
Архимандрит и архиепископ подчинились, вышли к святителю на двор. Митрополит заставил их встать справа и слева напротив себя – так, чтобы образовался круг, и потребовал:
– Молитесь! Молитесь со всей искренностью о прозрении! Молитесь до тех пор, покуда не откроется вам!
Архиереи замерли, опершись на посохи, опустив головы и шепча что-то себе под нос.
Странное поведение святителей привлекло внимание служивых людей и дворни. Они стали останавливаться, прислушиваться, наблюдая за священниками.
– Вы ощущаете свет? – приподнял голову святитель Филарет. – Вы его видите, братья? Мы же молимся вместе! Он исходит оттуда, из-за стены! Видите?
