– Этот может, – размешивая ложкой варево из крупы и сушеной мясной крошки, согласился с соседом по Ярославским землям помещик. – Государя Дмитрия убил, государя Ивана отравил. Государь Годунов тоже странно умер. Мог и брата прикончить.
– Ну да… Половину земель одним схизматикам продал, половину другие схизматики топчут. А с третьими нам с тобой завтра рубиться. Положим животы свои на этой дороге, а Васька Шуйский опосля и эти земли продаст. Токмо детей своих попусту сиротами оставим.
– Не оставим, – ответил Каштан Тураев. – Я свою палатку и разбирать не стал. Как стемнеет, лошадь в возок запрягу, да и домой подамся. Коли цареубийце так надобно, пусть сам с ляхами дерется. А мне за него помирать не с руки.
– Да-а-а… – задумчиво ответил Терентий. – Коли со схизматиками воевать, так оно лучше к Дмитрию Ивановичу подаваться. Он царь законный, он не предаст. А Васька сперва поцелует, потом отравит. Потом детей твоих татарам продаст. Слушай, ты за кашей посмотри, а я пойду, холопу сворачиваться прикажу.
Боярский сын отправился к своей стоянке и махнул рукой слуге:
– Терентий, собирайся.
– Куда ты собрался? – грозно спросили из-за спины.
– А ты что, за Ваську голову класть собираешься? – обернувшись, спросил пожилого старосту Терентий Любавин. – Ну и дурак!
И прошел мимо своего воеводы обратно к костру.
– Ну… – пожал тот плечами. – Хотя… Мутный он какой-то. Не царь, а колдун. Токмо порча одна на землю нашу от него. Пусть за него немцы дерутся, коли он со свеями снюхался.
Тем временем из воинского лагеря, тихо поскрипывая, выкатилась телега. Потом еще одна и еще. Дозорные отъезжающих не задерживали. Они тоже складывали пожитки.
Ранним утром двадцать четвертого июня пятнадцать тысяч шведских воинов графа Делагарди споро свернули свой лагерь и походными колоннами ушли на север – к Новгороду. Стараниями «царя» Василия Шуйского – теперь уже не «Великому», а шведскому городу. В ратном лагере боярского ополчения полторы сотни проспавших общие сборы неудачников в недоумении крутили головами, осматривая опустевшее поле, покрытое черными оспинами погасших кострищ. И только холопы князя Василия Шуйского, поставившего свой шатер в полуверсте от основного лагеря, были уверены и безмятежны, спокойно готовили для своего хозяина завтрак, свежую одежду, чистили оружие и броню.
Воеводе надобно быть собранным вовремя, ведь до начала битвы оставалось всего два-три часа, не более!
24 июня 1610 года
Дорога у деревни Клушино
Гетман Жолкевский использовал казаков точно так же, как царь Дмитрий Иванович поляков: бросал вперед первыми, под вражескую картечь и на острия копий. Возле Клушино гетман опять же именно коннице Заруцкого приказал атаковать с рассветом врага – и жестоко просчитался!
Лихие сотни атамана Ивана Мартыновича помчались вперед, к огороженному возками русскому лагерю, перемахнули телеги – никого, однако, за ними не обнаружив, обогнули стреляющих из кустарника стрельцов. Чего делала в зарослях жалкая полусотня пищальщиков, никто так и не понял. Помчавшись дальше, конница нагнала обоз из пятнадцати телег – возничие, завидев врага, успели удрать в близкий осинник, – пронеслась дальше и ворвалась во вражескую ставку: несколько крытых атласом шатров, полковые вымпелы, богатая кухня с несколькими большими котлами, подвешенными над длинным очагом.
Слуги с визгом кинулись кто куда, возле коновязи раздались выстрелы, какой-то чумной мальчишка попытался выставить копье…
На этом все и кончилось.
К тому времени, когда к месту битвы подошли главные польские полки, ставка была разграблена дочиста, и гетману досталась в добычу только груда бумаг да недоеденный князем Василием Шуйским все еще чуть теплый цыпленок.
Такой же оказалась и вся остальная война. Казаки шли походным маршем по Смоленской дороге, по трое в ряд, вскинув копья к небесам, следом за ними так же гордо скакали разношерстные отряды гордой победами шляхты. И единственное, что мешало стремительному наступлению армии, так это медлительность тяжело груженного войскового обоза.
Единственным тревожным известием стало сообщение о том, что царь Дмитрий, узнав о поражении русской армии, бросился наперехват наступающим полякам, стремясь оседлать Литовский тракт и не пропустить королевскую армию в свою столицу. Но на пути законного государя грудью встали воеводы князя Шуйского и не допустили подобной катастрофы. Войска Дмитрия Ивановича освободили Серпухов, Боровск, Пафнутьев монастырь, но завязли в боях, потеряли драгоценное время и первыми до Москвы не успели.
Посему главную опасность для наступающей армии составили москвичи. Наконец-то согнав с трона ненавистного «царя» Ваську, они готовились оборонять свой город до последней капли крови, доставали из кладовых оружие и броню, чистили пищали, закупали свинец и порох и звали себе во спасение законного правителя…
По счастью, подельники свергнутого князя, провозгласившие себя новым правительством России, позаботились и об этом. В ночь на двадцать седьмое августа поставленная ими, особо доверенная стража отворила ворота и впустила польскую армию в город. Сотники и боярские дети князей Мстиславского, Воротынского, Лыкова, Шереметева повели по стенам, по башням и казематам, по оружейным погребам и крепостным воротам польские отряды – и везде поменяли русские караулы на польские.
Вот так готовые сражаться за свою свободу москвичи проснулись жалкими польскими рабами.
27 августа 1610 года
Москва, Варварка
Во второй половине дня перед воротами захарьинского подворья остановилась телега, выстланная несколькими охапками сена, и вместе с нею – полусотня польских гусар.
– Эгей, отворяй! – застучали они в ворота. – Филарет русский здесь прячется?! Давайте его сюда!
Скоро заскрипели створки. А попробуй не открой – быстро вышибут.
Радостные шляхтичи ворвались на двор, тут же полезли в двери и под навесы в поисках чего можно украсть. Сдержал себя в руках только молодой, еще безусый сотник в расшитой катурлином суконной куртке и широкополой шляпе с сиреневым петушиным пером. К нему и обратился Филарет, спускаясь по ступеням в богатом патриаршем одеянии и с посохом в руке:
– Чего тебе надобно, чужеземец?
– Да ты и надобен, святитель. Ты ведь патриарх всерусский? Так вся Россия отныне королю Сигизмунду принадлежит! Стало быть, и твое место отныне не здесь, а рядом с польским королем, твоим господином. Приказ гетмана Жолкевского, наместника московского! Сам на возок залезешь али подсадить?
– Нет, нет! Не пущу! – сбежала следом монахиня и обняла святителя. – Феденька, сокол мой ясный! Не оставляй!
– Не нужно, Ксюшенька… – тихо прошептал патриарх. – Вспомни о детях, они опять токмо на тебе. Не дразни ляхов, эти могут и зарезать. Береги себя, сердце мое. Люблю… Бог даст, еще свидимся. Очень тебя люблю…
