Так он бил и колол, пока ему не показалось, что толпа врагов пред ним поредела. Головкой эфеса своего меча он ударил в лицо одного из вождей смуглолицых так, что тот свалился с лестницы прямо на копья воинов Дола, а затем Могучеродный пронзил Сонным Шипом грудь ещё одного воина, закрывавшего ему вход в зал, и тогда оказалось, что только один враг стоит у него на дороге. Воин поднял клинок, чтобы зарубить его, но ещё прежде, чем он опустил руку, прямо у самых его ушей прозвучал громкий клич:
– За Город и Лик! За Город и Лик!
Воин слегка отступил назад, взгляд его прояснился, и он увидел пред собой высокого Ликородного. Его длинный меч был обагрён кровью, а рядом, молча отдуваясь, стоял Божественноликий. Лицо вождя было бледно от свирепой ярости битвы и усталости, которая, наконец, одолела его. Трое воинов стояли на самом верху лестницы, а вокруг них не было ни одного живого.
Божественноликий обернулся к войску и прокричал:
– Знамёна, вперёд! Волк вернулся домой! В зал, о, божественный род!
Воины заполонили лестницу и толпой вошли в Чертог Волка, над их головами реяли знамёна. Первыми шли военный вождь, Могучеродный и Ликородный, за ними следовали трое освобождённых невольников: Волчий Камень, Божественный Пастух и Копейный Кулак, а с ними и Даллах. Даллах и Волчий Камень были ранены в битве. Затем все вместе вошли воины Лика и сыны Волка, принимавшие участие в атаке рыночной площади. С ними шли Камнеликий, Приручивший Лес и Лучница и вели с собой Лучезарную. Теперь она опять пришла в себя, хотя всё ещё оставалась бледной, глаза её горели, когда она переступала порог Чертога.
Внутрь вошло уже много людей, и у вошедших первыми было время, чтобы убрать оружие и оглядеться – у Могучеродного и других из тех, кто помнил, каким был этот зал в прошлом, вырвался яростный крик. Чертог, когда-то прекрасный, теперь стал жалок, его осквернили: шпалеры сорвали, расписанные стены замазали, и чужеземные убийцы намарали на них злодейские знаки. Пол, когда-то блестевший шлифованными горными камнями и устланный цветами, источавшими нежный аромат, выглядел теперь, словно логово троллей-людоедов из пустошей. С потолочных балок резного дуба и каштана свисали уродливые связки лохмотьев и безобразные символы волшбы смуглолицых. А дальше и выше всего, с последней из потолочных балок над возвышением, свисали тела четырёх воинов. Старейшие из сынов Волка сразу узнали в них набальзамированные тела четырёх своих славных вождей, что были убиты в день Великого Поражения. Воины вскричали от ужаса и ярости, увидев, как они раскачиваются под потолком в том же вооружении, в каком их видели в последний раз.
Первого из них звали Дар Земли. На щите его был изображён зелёный круг мира, опоясанный морским змеем. Вторым был старший Могучеродный – дядя младшего. На щите его был изображён дуб и лев. Третьего звали Умножающий Достаток. На его щите был изображён золотой пшеничный сноп. И был с ними тот, кто носил некогда знаменитое имя – Волкородный*. На его щите был изображён боевой топор. Их тела были запылены и осквернены. Глаза были выколоты, уста ухмылялись разрезом в тусклом свете чертога. Победоносное войско смотрело на них в тишине – всех поразила эта ужасная картина.
Под телами вождей, на возвышении, стояли те, кто остался от войска смуглолицых. Они, потеряв рассудок от неизбежной смерти, потрясали оружием и с визгливым смехом указывали вошедшим на давно уже мёртвых вождей. Смуглолицые кричали на языке Дола, чтобы вожди спустились и провели своих дорогих родичей к престолу, а воинов Волка они просили сражаться получше, а потом заняться возрождением жизни, чтобы род их весело жил на земле.
С такими насмешками смуглолицые подняли оружие и с воем бросились на воинов навстречу верной смерти, и она не заставила себя ждать. Мечи сынов Волка, топоры воинов Леса и копья воинов Дола вскоре покончили с жизнью этих мучителей людей.
Глава XLVIII. Песня в зале народных собраний
Воины Волка перешагнули через тела убитых врагов и поднялись на возвышение своего дома. Могучеродный вёл за руку Лучезарную. Его меч лежал в ножнах. Лицо юноши стало спокойным, хотя на нём ещё оставалось суровое и грустное выражение. Как только он ступил на возвышение, через толпу пробрался стройный юноша из Сынов Волка. Он подошёл к Могучеродному и произнёс:
– Вождь, меня послал Старейшина Дола передать тебе слово. Я должен поведать тебе и военному вождю: Старейшина уверен, что наша сестра Наречённая не умрёт, но будет жить. Да поможет мне Воин и Лик! Вот что просил передать Старейшина.
Когда Могучеродный услышал это, он изменился в лице и опустил голову. Божественноликий, стоявший рядом, увидел это, и ему показалось, что из глаз юноши на пол зала капают слёзы. Сам он возликовал. Обернувшись к Лучезарной и встретив её взгляд, вождь увидел, что она уже едва сдерживает своё томление по нему. Он даже слегка смутился от такой нежной любви девушки. Она же подошла к нему ближе и тихо молвила:
– Этот день исправляет всё, но сама я жду другого дня. Когда я тогда в Долине Теней увидела, как ты идёшь ко мне, ты показался мне таким мужественным воином, что сердце моё застучало сильнее. Но как же доблестен ты теперь, когда битва окончилась, и впереди у нас вся жизнь.
– Да, вся жизнь, – подтвердил Божественноликий, – и никто не помешает нам в нашей любви. Посмотри на своего брата – он жесткосердый воин, но он плачет, ибо услышал, что Наречённая будет жить. Не сомневайся, она не откажет ему. О, как прекрасен же будет завтра мир!
– О Златогривый! У меня нет слов. Есть ли среди нас менестрель?
К этому времени многие из воинов Волка и Леса собрались на возвышении зала. Воины Дола заметили это. Они знали, что сыны Волка вернулись теперь в свой Чертог Совета, и отошли назад, к дальнему концу зала. Лучезарная заметила это, как и то, что все вокруг неё, кроме военного вождя, были либо из Сынов Волка, либо из жителей Леса. Всё так же тихо она сказала Божественноликому:
– Златогривый! Мне кажется, я стою не там. Волк поднимает голову, а я покидаю его. Значит, я теперь должна стоять среди людей Лика. Пойду поскорее на место.
– Любимая, отныне я твой родич и твой дом, а потому тебе лучше стоять рядом со мной.
Девушка, промолчав, опустила глаза. Она размышляла о том, как сильно прежде желала оказаться в этой прекрасной долине, а сейчас она остаётся в ней и довольна, даже больше, чем довольна.
Роды теперь стояли порознь. Те, что взошли на возвышение зала, построенного их отцами, выстроились сомкнутыми рядами, а когда заметили, как ладно они стоят в этот прекрасный миг, сердца их наполнились сладким наслаждением исполненной мечты и радостью освобождения от страха смерти, и из уст их полилась песня, и они запели вместе. Вот что они пели:
В день долгожданный затянем мы песню,
Не было в жизни светлей и чудесней
Этого дня. Ещё полдень, но много
Славных даров преподнёс он, и годы
Будет одаривать щедро долина,
Храбрым народом извечно любима.
Что же вчера с нами было? По лесу
Бодро мы шли, хотя думали: к месту
Жатвы придём не пшеницы, а слёзной,
Страшной беды, и никто из нас грозный
Завтрашний день не молил о подмоге.
Наша долина богата, и многим
Радует глаз. На лугах там пасутся
Сонно коровы, быки, лозы гнутся,
Тяжесть кистей не сдержав, вкруг колодца
Яблоки спелые падают. Солнца,
Впрочем, дары не всегда поспевали —
Горе и беды в долине витали,
Большие, чем ежегодная радость
Вёсен и лет, что теряли всю сладость
Ласковых дней, переливчатых трелей.
Храбрые пращуры наши старели
В этой долине и не причитали,
Если поля урожай не давали,
Если не зрел виноград, не тужили —
Издревле здесь безбоязненно жили.
Но вот однажды пронзительный ветер
Горькие вести принёс, и в расцвете
Радости нашей мы знаки встречали,
Знаки грядущих тревог и печали:
В светлой купальне в пруду витязь в шлеме,
В чаше заздравной – то виделось всеми.
Из лесу смело мы в битву помчались.
Тучи тяжёлые в небе сбирались
И разразились кровавым дождём.
День разгорался, и сгинули в нём
Мрак и печаль. Вместо плача над павшим
Радость рождается. Завтра вчерашней
Грусть нам покажется, сладкой и давней.
Много в сражении воинов славных
Пало тогда. Восхвалите их храбрость,
Горькой ценой подарившую радость
Нам, с кем они грозно рядом не встанут
Больше ни разу. О, знамя над нами,
О, божества, возлюбите их так же,
Как возлюбили вы многих отважных.
Так воины пели в зале Чертога Совета. Многие плакали, когда окончилась песня, плакали, вспоминая тех, кто никогда не увидит славных дней Дола и грядущей радости. Воины поклялись самым дорогим для себя, что они никогда не забудут павших при Возвращении Серебряной долины. Поклялись и в том, что когда ежегодно пойдут по кругу Чаши Памяти, то вспоминать будут не просто их имена, но самих друзей, которых они знали и любили.
