Так убрали зал для пира весьма приглядно, а Халльблит всё сидел на месте, и вот закатилось солнце, и в доме воцарились сумерки, а затем и стемнело, и женщины зажгли свечи. Но спустя некоторое время после того загудел неподалёку гулкий рог, и вскорости послышалось у дверей бряцание оружия, и в зал вступили весьма высокие вооружённые воины, числом два десятка и ещё пять, и подошли по двое к подножию возвышения, и выстроились там в ряд. Боевое снаряжение их показалось Халльблиту превосходным: все облачены были в кольчуги из переплетённых колец, а головы венчали стальные шлемы, украшенные венками чистого золота; в руках сверкали копья, а за спинами поблескивали белые щиты. И вот вышли навстречу к ним женщины и помогли разоружиться; воины сняли доспехи и остались в чёрных одеяниях, а на руках и на шеях у них поблёскивали золотые обручья и ожерелья. И поднялись они на возвышение, и заняли места за столом, не обращая внимания на Халльблита, как если бы видели перед собою деревянного идола. Однако же рядом с ним уселся вождь над всеми прочими, и занял он место в самом центре возвышения; и взял он в руку меч в ножнах и выложил на стол перед собою; только у него одного из числа вождей и осталось при себе оружие.
Когда же расселись они, снаружи снова послышался шум, и вошла толпа мужей, оружных и безоружных, и заняли они места на длинных скамьях вдоль стен; с ними пришли и женщины, и по большей части устроились рядом с мужами, а прочие взялись прислуживать: все эти люди отличались сложением весьма могучим, однако уступали вождям.
Тут из кухни явились женщины со снедью, в коей изобиловало мясо, и притом отборное. В свой черёд подносили угощение и Халльблиту, как всем остальным, но по-прежнему никто не обращался к гостю и никто на него не глядел; хотя промеж себя люди эти переговаривались зычными, хриплыми голосами, так что под стропилами гуляло эхо.
Когда же пирующие насытились, женщины наполнили рога и чаши, что и глаз радовали, и вмещали в себя изрядно. Но, прежде чем вкусить напитка, поднялся вождь, сидевший далее всех от середины возвышения по правую руку, и провозгласил тост: «СОКРОВИЩЕ МОРЯ!» Тут все встали с мест и разразились криками, как мужи, так и жёны, и осушили рога и чаши под этот тост. Тогда встал тот, кто сидел далее прочих по левую руку, и воскликнул: «За Бессмертного Короля!» И снова вскочили все и огласили зал дружным гулом, прежде чем опрокинуть кубки. Звучали и другие тосты: за «Хладный Киль» и «Истрёпанный Парус», за «Трепещущий Ясень» и «Взрытый Брег». Вино и мёд рекою лились в чертоге Неистовых. Что до Халльблита, он пил, сколько хотел, но с места не вставал и не подносил чашу к губам, когда провозглашали тост; ибо не знал он, друзья эти люди или враги, и полагал, что неразумно будет пить за их здравие, ибо может оказаться, что пьёт он за гибель и бедствия собственного племени.
Спустя некоторое время в дальнем конце зала снова прозвучал рог, и тотчас же поднялись пирующие от продольных столов, и убрали доски и козлы, и освободили зал, и встали у стен; тогда верховный вождь, сидевший рядом с Халльблитом, встал с места и воззвал:
– А теперь пусть спляшут мужи и девы, и развеселимся мы! Музыка, играй!
Тут заходили смычки, и зазвенели арфы, и мужи и жёны выступили вперёд, и все женщины одеты были в чёрное, хотя по ткани вилась вышивка: цветочные розетки да гирлянды. Некоторое время плясали они, а затем музыка резко смолкла и все разошлись по местам. Тогда снова поднялся верховный вождь и снял с пояса рог, и затрубил что было сил, и гул эхом раскатился по залу; и воззвал он громким голосом:
– Развеселимся же! Пусть выйдут поединщики!
Радостный крик был тому ответом, и сей же миг ворвались в зал из-за перегородки трое высоких мужей, закованных в чёрные доспехи, с обнажёнными мечами в руках, и встали посреди зала, ближе к одной стене, и ударили мечами о щиты, и воззвали:
– Выходите, о, Поединщики Ворона!
Халльблит вскочил с места и потянулся к левому боку, но меча там не обнаружилось; так что снова сел он, вспоминая предостережения Старца, и никто на него не взглянул.
Тут вступили в зал, медленно и уныло, трое ратников, одетых и вооружённых по обычаю воинов его народа; на их щитах и шлемах красовалось изображение Ворона. Но сдержался Халльблит, ибо поединок, судя по всему, предстоял честный, трое на трое; кроме того, юноша опасался подвоха и решил выждать и посмотреть, что будет.
И вот паладины принялись наносить удары, да нешуточные, хотя показалось Халльблиту, что мечи не наточены, и вскорости Поединщики Ворона рухнули один за другим перед Викингами, и народ оттащил их за ноги в кладовку. Тут раздался оглушительный хохот да издёвки, и весьма рассвирепел Халльблит; однако же сдержался, ибо помнил, что надо делать. А трое Поединщиков Моря обошли зал кругом, подбрасывая мечи и ловя их на лету; рога же трубили, не умолкая.
Со временем гул стих, и поднялся вождь, и воскликнул:
– Теперь подавайте сюда снопы того урожая, что сбираем мы, работники весла и стрелы!
У дверей перегородки возникла суматоха, и люди подались вперёд, чтобы лучше видеть, и ло! – чередой вышли женщины, ведомые двумя вооружёнными воинами; числом двадцать, босые, с распущенными волосами, не перепоясанные, и были они скованы вместе, запястье к запястью, однако же руки их и шеи украшало золото; и выступили они на середину зала, и воцарилось молчание.
Тут Халльблит не смог сдержаться, и вскочил с места, и перепрыгнул через стол, и бегом пересёк зал, и подступил к этим женщинам, и заглянул в лицо им по очереди, и никто в зале не промолвил ни слова. Но Заложницы в числе их не оказалось; да, впрочем, ни одна видом не походила на дочерей его народа, хотя красивы и пригожи они были; так что снова усомнился Халльблит, уж не пиршественное ли это действо, разыгранное ему назло; тем паче что в лицах дев не читалось особого горя, и две-три улыбнулись юноше дерзко, пока разглядывал он их.
Тогда повернулся он и возвратился на место, не сказав ни слова, и за спиной его зазвучали насмешки да хохот; но теперь гость не особо досадовал, ибо вспомнил он совет старца и что поступил он по слову его, так что, стало быть, выгода на его стороне. Тут мужи заговорили промеж себя, и люд пил да веселился, пока не поднялся снова вождь: он ударил по столу мечом плашмя и воскликнул громко и грозно, так, чтобы все слышали:
– Да звучат музыка и песни, пока не разошлись мы по постелям!
Тотчас же смолк гул голосов, и вышли вперёд трое с арфами, и с ними – четвёртый, менестрель; и арфисты ударили по струнам, так, что дрогнули стропила, и загремели аккорды, сливаясь в мелодию, а со временем заиграли они потише, и менестрель возвысил голос и запел:
Земля гола —
Всё зима взяла;
Дуют ветра
Вкруг полей и двора;
Под кровом – люд;
Весь прибыток – что ткут.
В пальцах проворных челнок скользит,
Тканей узорных отраден вид.
Бард поёт про лето: как в знойный день
В лучах согретый, зреет ячмень.
В назначенный срок
Замер челнок;
Нить не бежит,
Станок забыт.
В пляс зовёт напев
И мужей, и дев.
Но пока не нарушит затишья струна
И вожди не осушат чаши до дна,
Всяк прислушаться хочет к гулу ветров;
То – ткётся ночи вьюжный покров.
Люд бьёт челом
Тем, кто строил дом:
Прочен крыши свод,
Крепок стен оплот —
Руками отцов
Встарь отстроен кров!
Тут в рёв буранный вплёлся звон струны,
О потехе бранной забыли сыны.
За парой пара в пляске кружат,
Юный и старый празднеству рад.
Что ветреный фьорд
Тем, кто сердцем твёрд?
Что шторм и волна,
Если смерть не страшна?
Тёмной ночью, в шквал
Мы сыщем причал;
Ярится кипучий прибой у скалы,
Гон затеяли тучи, но росы – светлы.
Хей, вот и долина! Вдали – огни.
Во мраке пустынном путь укажут они.
Кто сорвал замок,
Взойдя на порог?
Что за гости пришли
Из чужой земли?
Щитом и мечом
Им окажут приём!
Хей, свершилась забава! Хей, нем чертог:
Кровь слева и справа, лёг к клинку клинок.
Кто – сражён, чья – награда? О, морской народ —
Люд просит пощады у новых господ!
Дол в сумрак одет —
Грядёт рассвет.
Разбудила лог
Поступь многих ног.
Вспять брошен взор
На дом и двор.
Ждёт обшитый дубом чертог морей,
Спорить с ветром любо сердцам бунтарей.
Владыки на троне дрожат, смущены,
При вестях о погоне коней волны*.
Едва отзвучала песня, загремели в зале крики и смех, и мужи вскочили на ноги, потрясая мечами над чашами, в то время как Халльблит хмуро взирал на их веселье. Последним поднялся вождь и громко потребовал прощальную чашу перед отходом ко сну, и чаша обошла зал, и всяк к ней приложился. Затем рог возвестил конец дня, и вожди удалились в свои покои, а остальные ушли во внешние пристройки или разлеглись прямо на полу, и вскорости на ногах никого не осталось. Тогда поднялся Халльблит, и пошёл к назначенной ему откидной постели, и прилёг, и проспал, не видя снов, до утра.
