Так говорил Аринбиорн, и воины, вняв его просьбе, не издали ни звука, только одобрительно бормотали что-то, пока он говорил, а когда он закончил, они, опытные в делах войны, сразу же уснули, словно это было самым важным делом. Так всё войско, кроме тех, кого отправили в ночной дозор, опустилось на землю. Но Аринбиорн, Тиодольф и Солнце Крова не спали. Они стояли рядом, и Аринбиорн произнёс: «Теперь мне больше не кажется, что мы разбили врага и отдыхаем в безопасности. Больше похоже на то, что у нас нет врагов, да никогда и не было. В моей душе царит глубокое спокойствие, хотя до сих пор я считался гневливым человеком. Мне кажется, будто родичи, которых я люблю, заполнили всю землю, не оставив места врагам. Так оно и будет однажды. Сегодня прекрасная ночь, но завтра настанет ещё лучший день. Каково твоё предназначение, Тиодольф, я не знаю, ведь теперь в тебе что-то изменилось, и ты отдалился от нас. Что же до моего предназначения, то вот что я скажу: я ищу Оттера из рода Лаксингов, моего друга и боевого товарища, того, чью мудрость моя глупость толкнула на римский клинок, и теперь его нет с нами. Я ищу его, и завтра думаю найти, ведь он не успел уйти далеко, и мы ещё порадуемся вместе. А сейчас я посплю. Я попросил дозорных разбудить меня, если понадобится. Поспи и ты, Тиодольф! И, когда луна спустится к земле, пусть проснётся прежний Тиодольф из рода Вольфингов». С этими словами Аринбиорн лёг, прислонившись к куче хвороста, и заснул.
Глава XXVI. Тиодольф разговаривает с Солнцем Леса
Теперь Тиодольф и Солнце Крова остались у Холма Речей вдвоём. Луна стояла уже высоко над деревьями дикого леса. Тиодольф почти не пошевелился. Он сидел, склонив голову, словно глубоко погрузившись в свои мысли.
В лагере было тихо, и Солнце Крова негромко произнесла: «Я говорила, что ночь эта быстротечна, и дорога каждая её минута. Возможно, ты многое хотел бы сказать и сделать прежде, чем войско проснётся на заре. Идём со мной, тут недалеко, ты узнаешь кое-что, и тогда твой выбор свершится».
Не говоря больше ни слова, она взяла его за руку и повела. Тиодольф, по-прежнему молча, последовал за ней. Они миновали лагерь, вышли в лес – их никто не задерживал. Они долго шли меж буков при свете одной только луны, и ноги сами несли Тиодольфа, ведь эту тропу князь хорошо, даже очень хорошо знал.
Двое путников вышли на ту маленькую поляну, где в начале сказания Тиодольф встречался с Солнцем Леса. На каменном престоле, стоявшем там, как и тогда, в своих сверкающих одеждах сидела Солнце Леса. Голова её была понурена, лицо она закрыла руками. Услышав шаги по траве, она не подняла взгляда, так как знала, кто это был.
Тиодольф не медлил. На какое-то мгновение ему показалось, что битв и страхов, надежды и спешки не было, что они только привиделись ему. Воин устремился к Солнцу Леса и, обняв её за плечи, сел рядом. Он хотел было взять её за руку и приласкать, но она не пошевелилась, словно и не заметила его. Солнце Крова несколько минут молча смотрела на них, а затем начала говорить. При первых словах девушке показалось, что Солнце Леса задрожала, хотя та и прятала лицо в ладонях. Солнце Крова сказала так:
«Два горя предо мной. В сердцах могучих
Взросла печаль. Сменить же их на радость
Судьбой не суждено. Но обладаю
Я силой уничтожить хоть одно.
Я слабая, беспомощная дева,
Но предо мною горе растворится,
Как утренний туман пред летним солнцем.
О, Солнце Леса, родила меня
Ведь ты, и я бы с радостью вернула
Улыбку на твоё лицо, но боги
В роду прекрасной, и бессилен смертный
Здесь. Я могу лишь долю правды
Раскрыть перед тобою, ту, что сердце
Должно узнать, но всё, что я скажу,
Сама ты ведаешь. Твои рука и воля
Создали из любимого тобой
Невольника, что будет жить назло
Богам и людям, не меняясь ввек.
Смотри, вчера он был героем битвы,
А завтра может стать спасеньем рода
И радостью для всех, пусть не увидим
Его мы больше, но свершится чудо —
Вернётся память о делах бессмертных,
Вернутся смех и проблески надежды,
И смерть вернётся, что желанье жить
Рождает в сердце. Прежде чем погибнуть
И быть засыпанным землёй курганной,
Он много совершит бессмертных дел.
Иль страх вселяющим божественным созданьем
Не сделаешь его? Ведь ты получишь
Всё то, чего хотела, поцелуем
Уста скрепляя мужа, для народа
Прожившего свой век, защитой готов
Прошедшего сквозь гнёт годов. Получишь
Ты то, чего хотела, порождая
Слепую новую беспомощную жизнь,
Меня, душою Вольфинга. О, мама!
Ты сделаешь его несущим страх,
Безрадостным? Тогда я между вами
Воздвигну бездну, слово правды бросив
И попросив отца свой выбор сделать:
Меж смертью в жизни и победной смертью,
Венчающей конец борьбы. Решай».
Прежде чем Солнце Крова закончила говорить, Солнце Леса опустила руки, открыв своё лицо, которое, при всей её божественной красоте, выглядело усталым и обеспокоенным. Она взяла руку Тиодольфа в свои ладони, при этом глядя полными любви глазами на Солнце Крова. Тиодольф прикоснулся щекой к её щеке, и хотя он не улыбался, всё же казалось, что он был счастлив. Наконец, Солнце Леса заговорила:
«Всё правда, дочь, и я не бог всесильный,
Но всё же я божественного рода,
Я думаю их мыслями и вижу
Их взглядом. Знаю я, как грозен Рок,
Но всё ж не буду лгать. Да, мне казалось,
Что он пройдёт, нас лишь слегка коснувшись,
Как меч, что шлем не расколол, но всё же
Кусочек от него отбил. И вот
Кузнец уж чинит шлем, и в новой битве
Он служит верно. Если бы рука
Моя могла хотя бы на мгновенье
Жизнь удержать его, пусть против воли,
Жизнь мужа, что любим. Но Рок всевластен,
И Тиодольф любил меня, но так же
Любил свой род. Моя надежда гаснет,
Как солнце пустоши, где пыль и слабый ветер —
Ни плода, ни воды. Теперь прощай,
Прощай, о, дочь моя, тебе негоже
Свидетельницей быть любовной ласки
Приговорённого. И всё же ещё раз
Его увидишь ты – я не увижу».
Солнце Крова приблизилась к ней и, опустившись на землю, положила свою голову на её колени, зарыдав от любви, а мать целовала и ласкала её. Рука Тиодольфа гладила, как бывало раньше, голову дочери. Он смотрел на неё по-доброму, хотя вряд ли узнавал. Но вот она поднялась, ещё раз поцеловала мать и ушла с той лесной поляны, вернувшись к месту тинга.
Когда же двое влюблённых остались одни, Солнце Леса спросила: «Тиодольф, ты слышишь и понимаешь меня?»
«Да, – ответил он, – когда ты говоришь о нашей любви или о нашей дочери, появившейся от этой любви».
