И вот все начали пировать, освещая праздник своего победного возвращения. Мёртвые тела Тиодольфа и Оттера в драгоценных искрящихся одеждах восседали на престолах, и родичи, прославляя своих князей, ликовали. В тот вечер за их здоровье пили в первую очередь, прежде чем за здоровье кого-либо ещё – неважно, божества или человека.
Но ещё до освящения пира, Али, сын Серого, поднялся на возвышение, держа что-то в руке. И – о чудо! – это был Плуг Толпы! Он искал его по всему полю, где римляне разбили воинство Марки, и наконец нашёл. Все видели меч в его руке, когда он поднимался к Солнцу Крова и говорил с ней. Она поцеловала юношу в лоб и, взяв Плуг Толпы, повязала вокруг него шнурок мира и положила его на стол пред Тиодольфом. Затем она тихо сказала, словно сама себе, но так, что все её слышали: «Отец, тебе больше нет нужды вынимать из ножен Плуг Толпы, пока не разгорится Последняя Битва, где сыны плодородной земли и сыны Дня встретят, наконец, сынов Ночи, когда приблизится перерождение мира. Возможно, тогда я буду там с тобой, но сейчас на время я скажу тебе прощай, о, мой могучий отец!»
И роды Марки начали праздновать возвращение под крышу бражного зала Вольфингов. Никто их не осуждал, и некого им было бояться. Луна взошла, летняя ночь приблизилась к рассвету. Под крышей бражного зала и среди телег, где пировали невольники, чужестранцы и римские пленные, вовсю шло веселье, и долго не умолкали пение, звуки арфы и радостные голоса.
На следующее утро готы похоронили своих мёртвых в кургане между бражным залом и диким лесом, в одном кургане и воинов, и князей. Аринбиорн лежал справа от Оттера. Тиодольфу оставили Плуг Толпы.
Недалеко от кургана, где хоронили мёртвых готских воинов, к югу, похоронили римлян, большое воинство вместе с командиром. Над ними насыпали длинный и довольно высокий курган. Когда пройдут года, и ноги людей и зверей истопчут его, он будет точь-в-точь как простое возвышение на земле, и, может статься, люди никогда не узнают, сколько костей храбрых воинов лежит под ним, но имя своё он сохранит надолго – Холм Битвы.
Холм, под которым похоронили воинов Марки, много поколений после этого называли Холмом Тиодольфа, о нём слагались предания, ведь люди не хотели забывать славного князя. Позже считалось, что Тиодольф сидит в этом холме не мёртвый, а спящий, и Плуг Толпы лежит пред ним на столе, и когда готы окажутся в крайней нужде, и сокол перестанет гнездиться на коньке крыши бражного зала Вольфингов, Тиодольф проснётся и покинет свой холм, чтобы помочь им, но никто не дерзал раскопать курган и посмотреть, что внутри.
Что же до возвышения на лугу, где готов разбили римляне, а Тиодольф упал на землю без раны, то и оно получило имя Обморочного холма, и имя это сохранялось ещё долго после того, как люди уже забыли, почему оно появилось.
Когда же похороны закончились, и воины всех родов разошлись по своим домам, Вольфинги собрались на пшеничном поле и начали восстанавливать то, что было разрушено римлянами. Они чистили и чинили бражный зал, чтобы сделать его прекраснее, чем он был до этого, и все признаки пожара исчезли из него, все, кроме одной обугленной балки, второй от возвышения, которую оставили в память о прошедших событиях. Когда закончилась осень, Вольфинги, Биминги, Гальтинги и Элькинги начали отстраивать с Берингами их бражный зал и другие постройки, в том числе и хозяйственные, которые сожгли римляне. И новый бражный зал Берингов был прекрасен.
У Вольфингов всё процветало: и в поле, и в загоне, и в доме. Они зачинали детей, которые вырастали могучими и ловкими воинами, и род их стал ещё более славным, чем был до этого.
Сказание не повествует о том, нападали ли римляне на Марку вновь, но около этого времени они приостановили расширение своих владений и даже стали сокращать свои границы.
ТАК ЗАКАНЧИВАЕТСЯ СКАЗАНИЕ О ДОМЕ ВОЛЬФИНГОВ И ВСЕХ РОДАХ МАРКИ.
Корни гор, или Повесть о жизни народа Долины Крепости, об их друзьях, соседях, врагах и боевых товарищах
Я из окна бегущего вагона
Не раз смотрел на жёлтые поля
И проезжал мимо чужого дома,
Там, где цветами поросла земля,
Там, где телега с сеном на дороге
Стоит, и локонами пламенной копны
Играет ветер, там, где ни тревоги,
Ни грусти нет – свободны и вольны
Там люди, севшие обедать в поле, —
Так близко крыша старая, щипец…
Так далеко… О, если б в моей воле
Было остаться там и, наконец,
Почувствовать спокойствие, неспешность,
Сидя в ползущей на восток тени,
Быть частью того мира – долго, вечность,
Хотя бы день… Пусть замыслы мои
В письме преобразятся, в тех листках,
Что держишь ты, читатель мой, в руках.
Глава I. О городе, его жителях и соседях
Давным-давно среди гор и холмов, с которых водопадами стекают водяные потоки, в одной прекрасной долине стоял небольшой городок. Почти отовсюду долина эта, или Дол, была окружена отвесными скалами. На востоке она постепенно сужалась, пока не оставался лишь узкий проход, через который по камням в неё вбегала река. Там береговые холмы были немного ниже, чем в остальных местах, хотя так же, как и везде, их склоны уходили обрывами вниз. Ближе к истоку, и особенно на северном берегу реки, холмы становились всё выше, чуть дальше от берега опять понижались, а затем превращались в настоящие горы, покрытые сосновыми лесами и изрезанные глубокими ущельями. Горы высились, становясь всё круче, пока, наконец, и лес не исчезал на той высоте, где среди голых скал простираются лишь снежные поля да замёрзшие реки. Но это было уже далеко от Дола, и река брала начало не в заснеженных полях и ледниках горных вершин – её чистые воды рождались в источниках, затерявшихся в горных пустошах.
Край долины у самого прохода в скалах был завален множеством камней, принесённых рекой, но ниже ложе было ровнее, на нём поднимались лишь невысокие, поросшие травой холмы. Вскоре исчезали и они, и взору открывалась прекрасная плодородная равнина, со всех сторон окружённая горами, кроме того места с востока, где в неё вбегала река, да ещё того устья на западе, где та же река вытекала в лежавшую ниже равнину, впадая в другую широкую реку.
Примерно десять миль (если мерить в милях) насчитывалось от края долины, где река прорывалась сквозь скалы, до её устья на западе, где те же скалы, вначале приближаясь к берегам реки, вскоре расступались. Там глазам представала широкая равнина, как предстаёт море взору морехода, выводящего корабль из устья реки.
В этой горной долине, кроме пересекавшей её реки, названной местными жителями Бурной, были и другие источники. Ближе к восточному проходу, среди беспорядочно разбросанных скал, лежало глубокое горное озеро, площадью около двух акров. Под его водами било множество холодных ключей. Из него вытекал ручей, где-то среди зелёных холмов впадавший в Бурную. Чёрные воды озера, внушая всем ужас – ведь никто не знал, что скрывается под ними, – зыбились прямо под скалами, ограждавшими долину. Водилась в озере только отвратительная черная рыба, напоминавшая форель. Ловить её, удочкой или сетью, не решался ни один человек. Озеро это прозвали Озером Смерти.
