О женщина, когда мы в бой идём —
Мы Знамя дней наших отцов берём.
Девушка пела:
Ах, скоро сенокос, и кто играть
Под вечер с нами будет, целовать?
Юноша пел:
Вернёмся мы, когда травой опять
Покроются луга. Ваш жребий ждать.
И вместе они пели:
Прекрасен горный крутоярый склон,
Свидетель битвы станет нынче он.
И лето красное румяно и светло,
Пусть жизни юных сохранит оно.
Божественноликому песня понравилась, остальным же она была хорошо знакома. Лесной Отец произнёс:
– Воспитанник мой, для лесного жилища твой названый брат спел хорошо, но, сдаётся мне, для нашего гостя такое пение – это трели скворца по сравнению с тем, что может певчий дрозд. Житель Дола, спой нам одну из тех песен, что поют у вас. И если ты не против, пусть в ней поётся о садах и прекрасных каменных домах, о девах, которые живут в них, и о юношах, которым не нужно работать в поте лица, чтобы добыть себе скудное пропитание, в отличие от жителей дикого края, не ступавших на священные земли.
Златогривый ответил ему:
– Отец, негоже говорить за одинокого чужеродного странника, будто ему не нравится песня, вышедшая из сердца благородного дома, но против твоего предложения я не возражаю. Впрочем, спою я то, что вспомнилось. Это «Песня о броде».
Сказав это, юноша запел нежным и ясным голосом. Пел же он так:
Идём по лугу. Время сенокоса,
И редкие цветущие колосья
Кольчугу задевают. Скоро дом.
Сражение окончилось, и днём
Взойдёт на небо солнце, позлатив
Нам шлемы. Как покоен и красив
Мир без войны, и клевер так душист,
И впереди ручей прозрачен, чист.
Он ивняком зарос, и там, в тени
Ни тетива от лука не звенит,
Ни меч разящий не сверкает, но
Что блещет там, водой окружено?
В реке играют блики – так красны!
То ленты тонкие из девичьей косы.
То наши милые навстречу вышли к нам —
И волны ластятся к точёным их ногам.
А на руках сияют кольца. Вот и брод.
Мы встретим их на середине, и уйдёт
Печаль безумной, изнурительной войны.
В саду густом по двое бродим мы
И опускаемся на землю – мы поём
О том, что проиграли этот бой,
О том, что победила нас – легка,
Нежна, как бархат, девичья рука.
Когда Златогривый закончил петь, все похвалили и его, и песню. Впрочем, Лесной Хозяин чуть заметно ухмыльнулся, а Лучница заявила прямо:
– Нежная песня, её сочинили юноши и сказители, а не воины.
– Ну, родственница, – возразил Лесной Отец, – тебе сложно угодить. Наш гость добр, он спел именно то, о чём я просил, и я весьма благодарен ему за это.
Божественноликий улыбался. Он не слушал этих разговоров – он заметил, что Подруга ласково смотрела на него, пока он пел. Юноше показалось, что один-два раза она даже сделала движение рукой, словно хотела коснуться его, но каждый раз останавливала себя. Немного помолчав, Подруга вступила в разговор:
– Песня эта струилась подобно реке между горами и Долом. Она навеяла прекрасные мысли о прошлом и будущем.
Затем девушка повернулась к Златогривому и достаточно громко, чтобы все слышали, добавила:
– Теперь настало время пожелать тебе доброй ночи, житель Дола. Я так скажу: не думай о ночных опасностях, спи крепко, тебе ничто не угрожает. Когда же ты проснёшься, то если мы ещё будем здесь – хорошо, но если мы уже уйдём – не жди нас долго. Позавтракай тем, что найдёшь на столе, и возвращайся в свой дом. Впрочем, ты можешь не терять надежды увидеть нас ещё раз прежде своей смерти.
С этими словами девушка протянула юноше руку, он поцеловал её, и девушка поднялась в свою комнату в дальнем конце зала. Златогривый вновь подумал, что она из рода богов. С её уходом зал как будто стал темнее, меньше и словно наполнился туманом. Ночь же казалась ему такой длинной, что юноша уже сомневался, наступит ли новый день.
Глава VII. Божественноликий беседует с Подругой о горах
И вот все отправились спать. Складная кровать Божественноликого находилась как раз напротив входной двери, в дальнем от возвышения конце зала. Над изголовьем на стене висели щиты и оружие. Спальня была красивой и просторной. Несмотря на юношеский пыл, Божественноликий сильно устал и заснул сразу же, как только опустил голову на подушку. Впрочем, вскоре (ему показалось, что это было часа в два после полуночи) юношу разбудил лязг снимаемого оружия. Окончательно проснувшись, он услышал по всему дому шаги, словно все встали и занялись какими-то делами. Божественноликий вспомнил, что ему говорила Подруга, и даже не перевернулся на другой бок – лицом к залу. Юноша подумал: «Возможно, эти люди – разбойники, Волки священных мест, но они кажутся мне хорошими, они учтивы, да и мне нечего встревать в вечную борьбу с ними. Подожду до утра. Сдаётся мне, что именно она выбрала для меня это место – с чего бы?»
Снов этой ночью Божественноликий не видел. Проснувшись, он заметил, что солнце уже широко освещает пол зала. Он сел в постели и прислушался, но ничего, кроме стона ветра в сосновых ветвях да щебета скворцов под крышей, не услышал. Казалось, он остался один, и это его немного испугало.
Юноша встал, оделся и вышел в зал. Он осмотрелся – сперва ему показалось, что кроме него здесь и в самом деле никого не было, но вглядевшись, Божественноликий заметил, что под самой крышей, там, где висела одна из искусно выполненных шпалер, на скамье, укрывшись покрывалом, тканным золотом и серебром, сидела прекрасная женщина. Юноша всё глядел на неё в надежде заметить, как она пошевелится. Он гадал, действительно ли это живая женщина, но вот она повернула к нему свою голову – и он узнал Подругу. Сердце юноши взыграло, наполнившись удивлением, страхом и желанием. Все люди теперь казались ему лишь тенями по сравнению с ней – богиней. Это она создала их ему на удивление, создала из ничего, только чтобы затем вновь превратить их в ничто.
Отбросив сомнения и страх, юноша прошёл через зал к девушке и остановился около неё. Он стоял молча, дивясь на её красоту и желая её любви.
У девушки были серые глаза, как и у её брата, но волосы цвета налитой пшеницы, полные алые губы, округлый подбородок и изящный прямой нос. Руки и тело её были изящны. Впрочем, красота её совсем не походила на красоту искусно изготовленного умелым мастером образа. Такой мастер, увидев эту девушку однажды, счёл бы, что в мире нет никого и ничего, подобного ей.
Подол белого нижнего платья девушки был расшит золотой нитью и украшен драгоценными камнями с гор. Верхнее платье также было расшито золотом и серебром – другое такое вряд ли можно было найти во всём свете. На золотой головной повязке сверкали драгоценные камни, а руки обвивали изысканные золотые кольца. Нагими ступнями она стояла на тёмно-серой волчьей шкуре.
