Постояв какое-то время у трупов чужаков, горожане, те, что поместились, зашли в жилище Лесного Сумрака – это жилище не было ни богатым, ни большим. Тело хозяина в полном боевом снаряжении покоилось на возвышении. Оно лежало под последней потолочной балкой, на которой были искусно вырезаны разнообразные узоры: орнамент, цветы, переплетающиеся стебли и среди них – Волк Пустоши с разинутой пастью. Вдова и дочери погибшего вместе с другими женщинами поселения стояли вокруг похоронных носилок и тихо пели старые песни. Некоторые всхлипывали, ведь все сильно любили погибшего. Здесь же находились и многие жители Леса, в доме стоял полумрак.
Горожане по-дружески поприветствовали всех и вновь начали восхвалять погибшего. Говорили, что его деяния ещё долго будут помнить в Доле и далеко вокруг, называли его бесстрашным воином, которому не было цены. Женщины, слушая, перестали тихо напевать и плакать. Теперь они стояли, гордо подняв головы и сверкая глазами. Когда же мужи города закончили говорить, женщины, встав в ряд (их было десять) на возвышении этого небогатого дома, лицом к фронтону и к той потолочной балке, что была украшена изображением волка, вновь запели, но уже громко и ясно, не обращая внимания на то, что происходило за их спиной.
Вот что они пели:
Почему вы нагими сидите в прядильном зале?
Почему вы нагими ткёте на ткацком станке?
Мы нагие, как в небе луна, и в прядильном зале
Ткём без устали мы на древнем ткацком станке.
Что за лихо прокрасться может в работу вашу?
Не проклятье ли вы нашлёте на древний род?
Да, работа наша сложна, и проклятье может
Перекинуться с ткани на древний и славный род.
Вы одежду живому шьёте иль саван трупный?
Для кого шерстяная пряжа, льняная нить?
Заполощется пряжа с льняною цветною нитью
Между миром загробных и светлым миром живых.
Чем же день ваш окончится, что будет с вами после,
Как работу оставив, вы встанете, чтобы уйти?
А окончится день наш назавтра, когда издалёка
Трубный глас боевого рога услышим мы.
Где впервые предстанет пред взором людским работа,
Эта ткань, что пронизана лунным холодным светом?
Там, где войско сбирается и ожидает битвы,
Там, на склонах горных, отвесных, высоких, крутых.
Сколько там развеваться по ветру вашей работе,
Когда согнуты луки и вынут из ножен меч?
От утра и до вечера, с вечера до рассвета
Развеваться по ветру работе нашей тогда.
Что за зверя на ткани вышили вы, что за чудо?
Кто на созданном вами полотнище будет жить?
На полотнище вышили мы дар войны прекрасный,
Волка древнего, что от пращуров к нам перешёл.
Так пели женщины и девушки, и это пение взволновало всех: каждый припомнил прошедшие дни, когда живы были их предки и знамя их развевалось по всему свету.
Лесные жители угостили горожан чем могли, а затем гости разошлись по домам, но через день жители Дола вновь отправились в лес – Лесного Сумрака схоронили в кургане при великом стечении народа.
Многие поговаривали, что, несомненно, двое нападавших были из тех, что ограбили Гроша Долговязого и Оленебоя. В числе этих многих был сперва и Щетина, но несколько позже, поразмыслив, он изменил своё решение. Он говорил теперь, что такие, как эти, сперва перебили бы всех, а затем уже принялись грабить. Те же, кто не любил ни Гроша Долговязого, ни Оленебоя, решили, что не станут утруждать себя поисками ограбивших дома двух наихудших людей Дола, если потеря награбленного была потерей только для них самих.
Златогривый же думал только о том, что его друзья с горы не могли иметь ничего общего с этими происшествиями.
Так постепенно проходили дни за днями.
Глава XVI. Наречённая говорит с Божественноликим
Окончился февраль, и наступил март. Шёл двенадцатый день марта, ясный и солнечный. До полудня оставался ещё час. Божественноликий сидел на лугу, менее чем в миле к западу от города. Он только что перегнал быка в коровник одного из горожан. Коровник находился недалеко, но юноше потребовалось немалое терпение, чтобы увести разгорячённого весенним теплом и свежей травой быка с поля. Теперь юноша, пребывая в хорошем настроении, отдыхал на небольшом лужке, очень приятном для отдыха. С одной стороны его ограничивал большой сад, или, вернее, роща сладкого каштана, оканчивавшаяся только у подножия Южных Утёсов. Луг пересекал прозрачный ручей, впадающий ниже в Реку Бурную. Ручей был расчищен от больших камней, зато в некоторых местах преграждён плотинами, чтобы в низинах он разливался и орошал луг, служивший горожанам пастбищем. Трава подступала к самой кромке воды. Со стороны каштановой рощи берег был низким, словно кто-то, когда каштаны были ещё молодыми деревцами, соорудил возле них дамбу, которая теперь совсем разрушилась, оттого что по ней прошло множество людей и животных. Сейчас её густо покрывали цветущие примулы, и то тут, то там виднелись низкие терновые кусты в полном цвету. С середины луга до кромки воды густо росли цветы шафрана, а иногда встречались и нарциссы. В деревьях и кустах пели птицы, и громче всех из них – дрозды.
Божественноликий сидел на берегу ручья и отдыхал после трудов. Он был счастлив: через два дня ожидания он отправится к Девичьей Заставе на поиск знака, что укажет ему путь в Долину Теней. Юноша сидел и вспоминал Подругу – такой, какой она явилась ему в последний раз. Он всё пытался мысленно представить себе девушку на цветущей траве перед собой, и, наконец, вся красота луга стала казаться ему пустой без неё. Затем Божественноликий вспомнил, что этот луг был излюбленным местом для его свиданий с Наречённой. Часто, ещё с детства, они приходили сюда, чтобы насобирать в роще каштанов, а затем болтали, сидя на старой дамбе. А по весне, когда было тепло, они, бывало, ходили босиком по ручью и искали небольших форелей, цветы и отшлифованные водой камешки агата. Да и не так давно они ещё встречались тут как влюблённые и сидели на этом самом берегу. Как прекрасны были тогда дни, как нежны! И он, и она любили это место за обилие цветов, за высокую траву, прекрасные деревья и прозрачный журчащий ручей.
Такие мысли крутились в голове юноши. Он вспомнил, как восхищался про себя красотой Наречённой (восхищаться вслух он бы не решился). Но вот Божественноликий нахмурился и медленно поднялся на ноги. Он повернулся лицом к каштановой роще, словно собираясь направиться туда, но с каждым шагом прочь от дамбы вновь и вновь оборачивался, чтобы взглянуть на неё. Юноше казалось, будто его мысли воплотились в призрачное видение, но нет! – это и в самом деле Наречённая переходила ручей. Она шла к Божественноликому. Вода на её нагих ступнях сверкала на солнце, когда она ступала по нежному луговому шафрану, слегка задевая головки нарциссов. Юноша стоял и смотрел на неё, чувствуя неловкость. В этот день он много размышлял о том, что казалось ему когда-то счастьем, и теперь решил, что Наречённая будет расспрашивать его, а потому и принялся обдумывать, как ответит. Но ни один приходивший в голову ответ не нравился ему. Девушка сделала несколько шагов и расправила подобранные юбки, потом подошла ещё ближе. Подол её платья теперь касался цветов. Она остановилась перед юношей и поприветствовала его, но не протянула руки. Лицо её было бледнее, чем обычно, а голос дрожал. Она проговорила:
