Перед строем вытянувшихся курсантов стоял руководитель полётов, проводя последний инструктаж. Ничего нового он не сказал, всё было как и прежде – истребитель-спарка, выброшенный катапультой, на некоторое время зависал, чтоб пилот мог сориентироваться в пространстве и выровнять свою машину, подрабатывая маневровыми двигателями, а потом уже запускать основной. Полёт по относительной прямой с выполнением разворотов, переворотов и других фигур. Разворот и возвращение на базу, где, зависнув у приёмного причала, дождаться, когда истребитель втянут в ангар. Курсанты внимательно выслушали инструктора. И на его традиционную реплику (на которую ответ и не подразумевался) «Есть ли вопросы?» вопрос задала Алиса, поинтересовавшись – почему нельзя сразу стартовать, когда истребитель выброшен катапультой? На что инструктор немного снисходительно ответил, что выброшенная катапультой машина может как угодно вращаться, здесь же нет атмосферы. Если сразу запустить маршевый двигатель, то можно врезаться в станцию. Алиса попыталась возразить:
– Но неподвижно висящий истребитель, относительно неподвижный, то, что он вертится, можно во внимание не принимать, является отличной мишенью! Если в этот момент станцию атакуют. То уничтожат все истребители, приготовившиеся к вылету!
– Артиллерия станции не позволит врагу приблизиться на расстояние ведения эффективного огня, – ответил инструктор, Алиса продолжила возражать:
– Но и ведя неэффективный огонь, можно попасть в цель, тогда истребитель будет уничтожен. А если стартовать надо с авианосца или с корабля ведущего бой? Тогда ни о какой защите орудиями корабля-матки говорить не приходится, у артиллеристов совсем другие задачи. А выпуская палубную авиацию заранее, линкор или крейсер ограничивают свободу своего манёвра!
Инструктор не стал вступать в спор с курсантом, ограничившись репликой, мол, есть уставы, инструкции и наставления, и их следует выполнять, а не заниматься самодеятельностью. Когда истребители с курсантами, занявшими свои места, замерли перед выходом из катапульт, инструктор попенял Зиберту, мол, некоторые курсанты, особенно этот рыжий недомерок, очень умные, на что майор, не отвечая, просто кивнул на обзорный экран, машина с номером двадцать два, которой управлял курсант Таволич вылетела из трубы катапульты, в этот раз кувыркаясь больше чем обычно, но не стала выполнять манёвры для стабилизации своего положения, а сразу, запустив маршевые двигатели, сделала «горку» (чисто условный манёвр, так как в космосе трудно определить где верх, а где низ) и стремительно ушла в сторону.
– Но это же!.. Нарушение! Куда смотрит пилот-инструктор! – возмутился старший инструктор, на что Зиберт невозмутимо ответил:
– Вероятно, ему самому стало интересно. А выполнение такого манёвра говорит о том, что некоторые инструкции стоит пересмотреть. Таволич в чём-то прав, до сих пор сброс палубного истребителя во время боя считался очень опасным манёвром, да что считался, так оно и было! А то, что сейчас продемонстрировал курсант Таволич, в корне меняет тактику боя! Смотрите! Не исключено, что они об этом договорились заранее. А сам манёвр отрепетировали на тренажёре!
Истребители, пилотируемые Панирсом, Саниным, а затем и Мюллером, повторив манёвр машины Алисы, быстро ушли на учебный маршрут.
Вечером, в офицерской кают-компании инструктор с возмущением рассказывал об этом случае, но поскольку руководители практики из академии никак не отреагировали на это вопиющие нарушение инструкций, в качестве арбитра и судьи, за которым будет последнее слово был приглашён командир станции. Тот посмотрел на полковника Зурана, с которым был давно и хорошо знаком, поинтересовался:
– Зак, что ты скажешь в своё оправдание? Твои курсанты нарушили инструкцию, но при этом манёвр был выполнен идеально. Вряд ли это импровизация, скорее, результат долгой тренировки.
– Подобный манёвр уже давно отрабатывается в академии, на тренажёрах. Ребята просто воплотили то, чему их научили. Ты же согласен с тем, что манёвр выполнен идеально, единственное, в чём их можно упрекнуть – они поспешили, сделали то, о чём надо было подать рапорт и ждать официального решения. Но пока бы это всё прошло по официальным инстанциям, так и практика бы закончилась.
– Зак, так был подан рапорт или нет? Зная тебя, могу с уверенностью сказать, что ты это уже сделал, – улыбнулся командир станции и став серьёзным, сказал: – Это надо было давно сделать, имею в виду не подачу рапорта, а начать делать этот манёвр! Причину наших потерь в битве в кольцах Сатурна надо было давно учесть! Тогда несколько фрегатов мерианцев, прорвавшиеся к нашим авианосцам, уничтожили почти все истребители! Эти фрегаты тоже были уничтожены, но наше наступление было сорвано! Командование не решилось двинуть вперёд тяжёлые корабли без прикрытия истребителей! Это не поражение, но…
– Все остались при своих, но мы при этом понесли большие потери, корабли-торпеды, управляемые смертниками, вывели из строя половину наших тяжёлых кораблей, оставшихся без прикрытия, а этого не произошло бы, будь они под охраной истребителей, – полковник Зуран согласно кивнул, подтверждая слова командира станции и вздохнув, добавил: – Мы с тобой тогда чудом уцелели. А ребят не надо ругать, они сделали то, чему их научили. Разве что сделали это вопреки инструкциям.
– Эти курсанты, мало того что нарушают инструкции, так ещё себя очень странно ведут. Я вчера хотел с ними поговорить. Заглянул к ним в каюту, не ворвался туда, а сначала постучал, но никто не ответил, хотя там у них играла громкая музыка, странная такая, похожая на какофонию, но с выраженным ритмом, – начал рассказывать старший инструктор. Увидев, что завладел всеобщим вниманием, он продолжил: – Музыка играет, но никто не отвечает, вот я и открыл дверь, вернее, чуть приоткрыл, она-то была не заперта. И что я увидел! Таволич в пушистом халате и мягких тапочках сидит на своей койке, на втором ярусе, и болтает ногами, а остальные сидят напротив на нижней койке. Тоже с закрытыми глазами сидят. Таволич тоже глаза зажмурил. Вот так сидят и время от времени руки подымают, то левую, то правую, а то и пальцем куда-то показывают. А потом Таволич снял тапочки и бросил их в своих товарищей внизу, метко бросил, но Панирс и Мюллер каким-то образом увернулись, а глаза-то у них закрыты были! Потом Таволич запустил подушкой в Санина!
– И тот тоже увернулся, да? – поинтересовался Потапов и вроде как пояснил: – Было бы странно, если бы Санин не увернулся с его-то подготовкой, а почему это получилось у тех двоих, надо у них спросить.
– А что за подготовка у Санина и почему вас не удивляет этот приступ коллективного помешательства? – поинтересовался у равалийского генерала старший инструктор. Покрутил головой, словно пытался что-то рассмотреть за спиной у Потапова, задал ещё один вопрос: – Почему Таволич так странно был одет, в махровом халате и мягких тапочках с помпонами!
– Открою вам небольшую тайну, Санин не простой курсант, он уже имеет звание старшего лейтенанта. Он служил в одном из элитных подразделений – «бойцовых котов».
– Равалийский суперспецназ, теперь понятно откуда у него эти умения: в рукопашной положил всех наших морских пехотинцев, а потом день без промаха стрелял, – кивнул полковник Зуран и спросил: – А вот почему это всё умеет делать наш курсант? Он же у вас не служил! Да и молод он очень, чтоб где-то пройти подобную подготовку.
