Постельничий взял ее пальцы в ладонь, поцеловал запястье.
Тем временем слуги быстро прибрали со стола, сдернули скатерть, постелили вместо нее свежую. Конопатый Пятка поставил перед хозяином большой золотой кубок, покрытый тонкой арабской чеканкой и украшенный яшмовыми глазками, рядом водрузил серебряный кувшин с покрытыми эмалью, пузатыми боками. Боярин сам наполнил кубок до краев, приподнял:
— Царствие небесное брату моему Федьке… — Мужчина выпил, вздохнул, снова вперил тяжелый взгляд в стоящих перед столом сирот. Долго думал, потом накрыл ладонью руку все еще обнимающей его жены. — Рипа, у тебя в сундуках чего-нибудь по размеру подходящее найдется? Нехорошо, когда племянники постельничего полными оборванцами ходят. Рядом с ними любые холопы — и те князьями кажутся.
— Чего-нибудь подберу, — прошептала жена.
— Ты хоть грамотный, племяш? — поинтересовался у паренька постельничий.
— Знамо, выучен! — встрепенулся Боря. — Каженную субботу в церковь к отцу Ксанфию бегал!
— И то ладно, — снова наполнил кубок Дмитрий Иванович. И вдруг резко мотнул головой: — Жалко Федьку!
21 октября 1564 года
Александровская слобода
Возле северной стены Борис Годунов принимал тюки с кошмой, проверяя сургучную печать на каждом замотанном в рогожу тюке, после чего пропускал возчика в складскую дверь. Вся северная стена крепости, длиной почти в четверть версты, состояла из таких вот каменных кладовых, поверх которых и шел боевой помост с пушками и бойницами. Четверть версты… В такую стену можно было уложить весь урожай всего вяземского уезда — и еще место на будущий год останется! Однако же на здешнем подворье складов все равно не хватало, и потому перед стеной шла еще и череда высоких бревенчатых амбаров.
Тюк, печать, отметка в свитке из бересты. Возничий уносил груз, укладывал и брался за следующий. Тюк, печать, отметка в свитке…
Иногда Борис все еще путался в росписях и потому не рисковал записывать приходы и расходы сразу в книгу, предпочитая составлять черновик на бересте. Однако за прошедшие месяцы он набрался уже достаточно опыта, чтобы дядюшка позволял мальчику работать с товаром самостоятельно. Теперь он проверял своего помощника только изредка. У постельничего было слишком много хлопот, ведь государь намеревался приехать в сей отшельнический угол со дня на день, а подготовить забытую почти на тридцать лет крепость к вселению двора боярин Годунов так и не успел. Кошму для обивки стен, вон, только сегодня доставили! Да еще под артелью живописцев рухнули леса, и половина из них переломали руки и ноги. Ушкуи с дровами ухитрились столкнуться и дали течь. Оба! Утонуть, понятно, не утонули — но все поленья колотые отмокли. В некоторых отремонтированных покоях отслоилась штукатурка, после пробной протопки в пиршественной палате внезапно заскрипели полы, а часть отопительных воздуховодов оказались засорены. И еще случалось много-много открывающихся тут и там мелочей.
Посему постельничий трудился без продыха — и помощь юного родича пришлась ему очень кстати.
— Семнадцать целых и два со сломанными печатями, — провел черту Борис.
— Но они целые, боярин! — забеспокоился возничий. — Вот те крест, ничего не трогал. Просто таскали их много с места на место, а печати хрупкие. Это же воск, боярин!
— Да не пугайся ты так! — поморщился паренек. — Раскатаем, посмотрим, измерим. Коли все цело, кошму приму.
— Все цело, боярин! — размашисто перекрестился смерд. — Пальцем не прикоснулся!
— Я верю, — кивнул Боря. — Но тюки мы размотаем и промерим.
Кошма и вправду оказалась целой и невредимой. Спустя час паренек отпустил возничего, сразу перенес записи в книгу, дабы опосля не забыть и не перепутать, но едва собрался вернуться в контору, к нему подбежал и низко поклонился какой-то мужичок. Одет он был дорого и добротно: зипун со шнурами, шапка рысья, сапоги яловые, но вида явно не служивого — опоясан кушаком, а не ремнем, да и взгляд у незнакомца был какой-то… подобострастный.
— Дозволь обратиться, Борис Федорович?
— Чего желаешь, мил человек? — доброжелательно кивнул ему паренек.
— Купец я калязинский, Борис Федорович, Тимофеем при крещении нарекли, — выпрямился проситель, оказавшись розовощеким круглолицым мужичком с короткой рыжей бородкой, — из рода Красильниковых мы. Люди сказывают, дрова в крепости надобны, а у меня аккурат поленницы заготовлены. Чистая ольха, полешко к полешку, шестьдесят возков. Ты токмо дозволь, и через три дня все здесь будут! Всего за семьдесят копеек отдам. По нынешним временам и не цена вовсе!
— Так поклонись Дмитрию Ивановичу, — посоветовал паренек. — Я так мыслю, возьмет. Дрова и вправду надобны…
Он собрался было идти дальше, но купец обежал и поклонился снова:
— Заступничества прошу, Борис Федорович! Больно знатен постельничий царский, простому купцу и не пробиться. — Тимофей Красильников распрямился. — Знакомцы старые у дядюшки твого, привычные. С новыми не знается. А мы ничуть не хуже онежских товар поставляем! Сделай милость, походатайствуй… Шестьдесят возков… Мы же за хлопоты, от чистого сердца. Два рубля… Чем богаты…
Проситель вложил пареньку в руку многозначительно звякнувший замшевый кисет. Отступил, поклонился…
У Бориса екнуло в груди.
Два рубля!!! Вот так вот запросто, почти без хлопот!
Два рубля — цена хорошей коровы в торговый день, жалованье боярского сына за восемь месяцев порубежной службы. И этакий куш — ему просто положили в руку!
— Шестьдесят возков… Купец Тимофей Красильников… — вкрадчиво повторил мужичок. — Двадцать пятого октября… Я на постоялом дворе за колодцем придорожным покамест поселился. Там подожду, да?
— Хорошо, жди, — кивнул Боря, и по спине его пробежал колючий холодок.
Идя к конторе, он поразмыслил и решил лишних бесед с дядюшкой не вести. Ведь тот каждый вечер по полста бумаг подписывает. Урядные грамоты составлять Борис уже умел, товар в большинстве тоже сам принимал. Составить, получить, отправить купца к казначею. Дрова есть, деньги плачены — и всем будет хорошо и не хлопотно.
— Два рубля! — вслух пробормотал Борис. — Это же даже саблю новую купить можно!
Тем же вечером паренек принес Дмитрию Ивановичу на подпись очередную стопку бумаг, в самую середину которых и заложил дровяной уговор. Постельничий, почти не глядя, подмахивал расписки, грамоты и накладные, как вдруг замер…
— Красильников, Красильников… Тимофей Красильников… Чегой-то такого не помню… — Постельничий пробежал грамотку внимательнее. — Шестьдесят возков? Это откуда, племяш?
— У нас же нет… — чувствуя, как живот скручивает от страха холодной судорогой, сглотнул Борис. — Тут подвернулось недорого… Я и решил…
— Ай, Боря, Боря, — покачал головой боярин, откидываясь спиной на стену. — Нешто ты меня совсем уже за глупца держишь? Полагаешь, я не ведаю, како в нашей службе все оно делается? Али ты помыслил, пару месяцев при деле покрутившись, что меня, десять лет сему отдавшего, провести сможешь?
