— Ты лекарь?
— Холоп я, боярского сына Третьяка. Меня в походах ужо раз шесть ломало. Да и на других служивых насмотрелся. Ты лежи, боярин. Ныне от тебя все едино толку никакого. Бояре усадьбу душегуба здешнего разорят, да и двинемся.
— Ты живой, друже?! — внезапно прямо над Годуновым вырос Малюта. Разгоряченный, в одной лишь рубахе, с растрепанными, под стать бороде, рыжими волосами. — Слышу, голоса зазвучали.
— Не пошевелиться никак… — пожаловался Борис.
— А ты как думал, оглоблей-то по загривку схлопотать?! Хорошо, шею не сломали, крепкая. — Скуратов открыл поясную сумку, достал берестяной туесок, выкатил из него большой коричневый шарик, размером с лесной орех. — Вот, рассоси!
— Что это? — На вкус угощение оказалось приторно-сладким.
— Пустырник, бузина да хмель в меду, — ответил Малюта. — Может, еще чего добавлено. Волхв старый у нас на выселках обитает. Он и варит.
— И зачем? — пробормотал Борис, ощущая, как у него вяжет язык.
— Так чтоб не мучиться, — пожал плечами боярский сын.
Тело юного стряпчего стало наполняться помимо боли еще и слабостью, а разум — безразличием. Он поддался вялости, опустил веки, и сознание словно закачалось на волнах.
Снова Борис Годунов очнулся, уже лежа на ползущих через лес санях. Наверху шелестели сосновые кроны, еще выше кучерявились, подобно туману, рыхлые белые облака, застилающие небо. Некоторое время стряпчий просто лежал, но потом сани резко дернулись, и с губ паренька сорвался протяжный стон. Всего через несколько мгновений рядом оказался Малюта, быстрым шагом пошел возле саней.
— Тут такое дело, боярин… Я понимаю, тебе уже и есть страсть как хочется, и пить. Вот токмо тебе тогда по нужде быстро понадобится, а шевелиться тебе не стоит. Посему… — Боярский сын расстегнул сумку, показал медовый шарик: — И не болит ничего, и не попачкаешься…
Не дожидаясь ответа, Скуратов опустил чародейское зелье раненому на губы. Борис приоткрыл рот и вскоре снова уплыл по волнам беспамятства.
На сонных шариках Малюта продержал юного стряпчего три дня. Вечером третьего холопы наконец-то накормили его кулешом — сам Борис рук поднять не мог, — затем поменяли сено, на котором он лежал, на свежее, напоили крепким вином со вкусом сливы, и юный стряпчий опять заснул. Однако утром, после завтрака, продолжил путь уже в сознании.
Холоп оказался прав: по приезде на подворье Скуратовых в Белом, аккурат на девятый день после ранения, боль в плече и ноге у Бориса заметно спала. Правая рука его все равно не слушалась, на ногу ступить было невозможно — но кое-как, опираясь на холопов, ковылять получалось. Правда, на крыльцо и в отведенную светелку слуги все-таки отнесли его на руках.
— Пальцы у тебя, боярин, шевелятся, кости не сломаны. Остальное пустяки, — утешил гостя бывалый холоп. — Мясо, оно мясо и есть. Нарастет.
Едва они вышли наружу — в комнатку тут же скользнула нарядно одетая Мария, упала рядом на колени, схватив за руку:
— Ты как, Боренька? Сказывали, битва случилась, да ранили тяжко?
Юный стряпчий опустил веки и тихонько застонал. Не потому, что пронзило болью, а дабы не отвечать. Признаться, что в битве тебя просто огрели обычной оглоблей, да еще в первые же мгновения — не у всякого язык повернется. Врать тоже не хотелось — слишком много очевидцев.
— Тебя прихватило? Где? — испугалась девушка. — Как тебе помочь?
— Нешто не знаешь? — мелькнула у Бориса шальная задумка. — Красна девица царевичей завсегда поцелуем исцеляет! Вестимо, и мне должно помочь.
— Точно? — недоверчиво переспросила Мария.
— Верно тебе сказываю! — твердо пообещал юный стряпчий.
— Ну, если так… — Девушка чуть приподнялась, наклонилась вперед, и ее сладкие мягкие губы обожгли губы Бориса своим прикосновением. Столь долгим, что юный стряпчий принял в себя ее дыхание, ощутил прикосновение языка. Столь невероятным, что по всему телу разбежались мельчайшие колючие мурашки, где-то внутри живота появилось странное, увлекающее тепло, а больная рука сама собою поднялась и обняла Марию за спину. Минул миг неизмеримой колдовской вечности, и девушка приподняла голову. — Легче?
— Еще как! — выдохнул Борис, не отрывая глаз от зрачков чарующей гостьи.
Мария наклонилась и поцеловала его снова, вызвав новую волну горячего наслаждения. И резко распрямилась, отступила на пару шагов. Тяжело выдохнула. Судя по красным щекам, пунцовым губам и тяжелому дыханию, исцеление раненого давалось ей нелегко.
— Ты куда, ненаглядная моя?! — взмолился Боря. — Ты и вправду лучший из целителей! Только посмотри, уж и рука шевелится! Не уходи!
Девушка замерла в колебании, но тут внезапно распахнулась дверь, и в светелку вошел Малюта Скуратов.
— Батюшка… — уважительно склонилась Мария, обежала отца и выскочила наружу.
— Э-э-э… — Боярский сын непонимающе вскинул брови. Запустил пальцы в бороду, провел до самого низа. Вестимо, в его мыслях возникли какие-то подозрения. Однако… Дочь он застал посреди комнаты, стряпчий же после раны лежал пластом. Кого и чем при таком раскладе попрекнуть можно? Пусть и захотели бы дети нашкодить, все едино бы не смогли. Не в том был стряпчий состоянии, чтобы девок портить. И потому Малюта просто спросил: — Ты как, боярин?
— Славно, дружище. От одного взгляда дщери твоей сразу легче становится.
— От оно как?! — добродушно хмыкнул хозяин подворья. — Это верно, Мария у меня выросла славная. Умница на диво, красотой удивительна, добрая и хозяйственная. Однако же пятнадцать ей всего. И посему ближние два года о ее достоинствах мы вспоминать не станем.
— Воля твоя, боярин, — не стал спорить Борис. — Ты отец.
Малюта поколебался, повел плечами:
— Тебе пятнадцать, ей пятнадцать. Прости, друже, вы слишком юны, ваши сердца горячи и способны вспыхнуть в любой миг. Ты можешь встретить другую, и нынешнее желание покажется тебе жалкой свечой по сравнению с новым пламенем. Я вижу, ты готов дать клятву. Но сможешь ли ты ее сдержать?
— Да! — твердо заявил юный стряпчий.
Боярин Скуратов вздохнул. Покачал головой:
— Пусть будет так. Я услышал твое обещание. И потому, полагаясь на твое слово, я не стану искать своей дочери иного супруга. Но давай покамест не будем никому рассказывать о сем уговоре. Дабы мои нынешние опасения, коли я окажусь прав, не стали для Марии горьким разочарованием.
— Хорошо, боярин. — У Бориса застучало сердце, словно после поцелуя.
Он только что получил согласие на брак с девушкой, от прикосновений которой погружался в сказку! И пусть речь пока шла о далеком будущем и с некоторыми оговорками, но все же теперь у него с отцом Марии есть уговор! Осталось выдержать испытание: сохранить свое чувство еще два года.
У Малюты Скуратова, похоже, возникло такое же чувство — он протянул раненому руку, крепко пожал. Направился к двери, взялся за рукоять — и спохватился, ударив себя ладонью по лбу:
