— Теперь мы, Борис Федорович, ужо почти родичи. Впору тебя сыном называть!
— Я и без того тебя как отца уважал, боярин!
— Это хорошо… — отпустил жениха Малюта. — Тогда слушай мой отцовский наказ! Государю скорейше поклонись и попросись в иноки здешней его обители. От братии своей целомудрия государь не требует, свадьбе сие не помешает. А вот росту по службе поможет изрядно. Коли двор в Великий Новгород перебирается, для дочери моей там подворье достойное найди. Не хочу, чтобы она по людским, как я в отрочестве своем, скиталась. За Марией я намерен дать в приданое села Васильевское и Тверское в Тверском уезде. Там почти шестьсот четвертей
[5], так что нужды знать она и вправду не должна. Но до свадьбы… До свадьбы сам, все сам! — похлопал стольника по плечу боярин. — Теперь беги. Тебе к утру еще кольца добыть надобно.
Думный боярин Скуратов поворотился, без спешки направился к лестнице, поднялся наверх, толкнул стрельчатую дверь в светлицу. Насмешливо крякнув, подошел к дочери, перебросил ее косу вперед, пропуская через ладонь:
— Быстра ты, доченька, быстра. Вижу, уже успела вторую ленточку вплести!
— Разве отныне я не сосватана, отец?
— Вот что я тебе скажу, дитя мое… — пригладил бороду боярин. — Три года тому назад признался мне Борька в том, что тебя любит. Я, грешным делом, особо в сие не поверил. Дело молодое, сердце горячее, соблазнов вокруг много. Полагал, перегорит, загуляет, поближе найдет. Однако, вишь, как получилось. Дождался тебя молодец, пред соблазнами устоял. Ты же годы сии в тереме скромном о нем тосковала. Однако ныне, Мария, ты ко двору каждодневно выходить станешь! По крепости меж князей юных гулять, на службах церковных с боярами знатными стоять. Коли до весны что-то здесь у тебя дрогнет, — рыжебородый Малюта постучал пальцем ей по груди, напротив сердца, — найду я способ от Борьки избавиться. Ну а нет… Значит, судьба. Пойдешь, как дура последняя, замуж за худородного.
Боярин размашисто перекрестился и вышел из светелки прочь.
22 января 1571 года
Великий Новгород, Никитский двор
Как и обычно после наступления темноты, стольник Годунов поднялся в просторную горницу под кровлей, зажег обе трехрожковые масляные лампы, подвешенные к потолку, сел под ними, достал из охапки гусиных стержней, лежащих в берестяном лотке, самый толстый срезал наискосок, повернул, расщепил тонкое острие вдоль, покрутил перед глазами. Затем макнул в чернильницу и провел им черную линию по истрепанному листку бумаги. С интересом рассмотрел. Кивнул, придвинул толстую книгу, открыл на заложенной странице. После чего откинул клапан на заплечной сумке, достал оттуда свитки и положил на левой стороне стола. Развернул первый, прижав края ножами из полированной слоновой кости — красивыми, резными, но более ни на что не годными. Покрутил между пальцами заточенное перо и…
И в этот миг снаружи послышалось конское ржание, топот, зазвучали громкие голоса, замелькали огни. Что-то громко зазвенело.
— Это еще кто? — Стольник кинул перо в чернильницу, закрыл книгу, поднялся. Подобрав с сундука и накинув на плечи шубу, он вышел из светелки, запер за собою дверь, бегом спустился вниз и выскочил на крыльцо.
— А вот и племянник! — громко провозгласил один из заполонивших двор бояр.
Борис сразу понял все, скользнул глазами по знатным гостям, нашел в свете факелов невысокого плечистого Малюту и беседующего с ним мужчину в собольей шубе, решительно направился к ним:
— Мое почтение, государь! Рад видеть тебя в Господине Великом Новгороде!
— А-а, Борис Федорович! — повернулся к молодому слуге властитель всея Руси. — Сказывают, ты здесь ныне за хозяина? Ну так встречай!
— Прошу за мной, государь! — Стольник отобрал факел у кого-то из слуг, быстро поднялся по ступеням и тихо приказал выскочившим холопам: — Бегом вперед! Зажечь в доме все, что светить способно!
Потом Борис повернулся к царю, низко поклонился:
— Не ожидай многого, Иван Васильевич. Это всего лишь скромное прибежище малого слуги, а не дворец. Дворец будет прекрасен.
После этого стольник распахнул дверь и пропустил нежданного гостя вперед.
Годунов оказался прав — малой заминки вполне хватило для того, чтобы дворня запалила свечи и лампы в сенях и поспешила дальше. Государь вошел в просторные сени, на ходу расстегивая крючки шубы, сам толкнул вторую дверь. Стольник нагнал его у нижних ступеней:
— Прошу сюда, Иван Васильевич. Здесь направо… И вверх по лестнице. Второй этаж жилой, государь.
Они свернули в коридор, щедро залитый светом масляных ламп.
— Это шелк? — удивленно коснулся стен правитель всея Руси.
— Просто роспись, государь.
— Прекрасные мастера!
— Я выбирал для твоего дворца лучших!
— Но ведь это еще не он?
— Случилась заминка с отделкой, и я поставил художников сюда, дабы не скучали. — Борис толкнул дверь в конце коридора, пропустил царя вперед.
Тот с живым интересом осмотрел горницу, обитую темно-синим сукном; потолок, расписанный небом с облаками, отделанные бархатом скамьи и стол. Толкнул резную дверь и вошел в опочивальню, выстеленную персидскими коврами, отделанную сукном и бархатом красных оттенков. Над большой кроватью на узорчатых столбах дрожал балдахин малинового шелка, внутреннюю стену покрывали бордовые изразцы, выдавая наличие топимой снаружи печи.
Иван Васильевич вышел в комнату перед опочивальней и резким движением скинул шубу:
— Давно не видел подобного уюта! Ты молодец, стольник Годунов! И полагаю, тебе давно пора стать стольником с путем. Передай дяде, к столу не выйду, мне здесь зело по душе. Пусть сюда мой ужин принесут.
— Да, государь, — поклонился Борис, вышел в коридор и тут же наткнулся на своего дядю.
— Сколько? — кратко спросил Дмитрий Иванович.
Борис вскинул четыре пальца и показал глазами по сторонам, на соседние двери.
Служащие Постельного приказа прекрасно понимали друг друга без слов. Царскую свиту надлежало разместить, накормить, принять лошадей и обоз разгрузить… Времени мало, работы много — тут не до лишних бесед.
Стольник молча сообщил постельничему, что свободных спален на подворье осталось всего четыре. А уж кого в них поселить, Дмитрий Иванович решит сам из местнического старшинства. Кто приехал с царем, стольнику было неведомо. Остальной свите придется тесниться в людских либо снимать комнаты на постоялых дворах.
Борису же сейчас требовалось вскрыть амбары и погреба, выдать слугам продукты, найти посуду, место для сундуков, разобраться с сеном для лошадей…
Обрушившиеся хлопоты заняли у стольника несколько часов, и только сильно после полуночи Борис Федорович наконец-то смог подняться высоко под кровлю, в свою контору. Каковой теперь, похоже, предстояло стать еще и его покоями.
