Темнобородый мужик, одетый в замызганную полотняную рубаху и суконную шапчонку, оказался уже без топора. Похоже, разглядел богатые одеяния путников и решил не рисковать, размахивая оружием перед знатными людьми. Однако своей решительности не утратил:
— Сие есть мой покос, боярин! — с коротким поклоном выдохнул он. — Почто травите?!
— Не голоси, от одного выпаса большой беды не случится, — открыл поясную сумку Борис. — Лучше принеси нам пару охапок дров, десяток крупных рыбешек и корзинку репы. Токмо не к стоянке, а на край наволока, к кустам. Чтобы только я видел. Сможешь?
Стольник положил ему на ладонь пяток серебряных новгородских «чешуек».
— Сей миг сделаем! — встрепенулся крестьянин и убежал по тропе обратно.
К возвращению Годунова девушки и царевич уже затеяли игру в камушки — каждый должен был одним щелчком пробить свою окатанную гальку через воротики, образованные двумя другими. Промахнувшийся получал щелбан.
— Я схожу, попробую в реке чего-нибудь поймать, — сказал им Борис и, напустив на себя озабоченный вид, отправился вдоль реки.
Мужик появился где-то через четверть часа. Приодевшись в добротный кафтан и шапку с горностаем, смерд приволок большущий куль из рогожи, полный дров, и корзинку со свеженькими, с красными жабрами, плотвицами, окунями и парой крупных лещей.
— Все как просил, боярин! — тяжело сгрузил он свою поклажу. — Коли еще чего надобно, сказывай. Мой двор тут недалече, в конце тропы.
— Я запомню, — кивнул стольник. — Ступай.
Он выждал еще немного, давая местному время уйти подальше, после чего выгреб рыбу и отправился к месту привала.
— Сегодня нам везет! — бросил он добычу на траву. — На ужин должно хватить. Пойду, пошарю по здешним огородам.
Стольник ушел, скрылся с глаз своих попутчиков, посидел в зарослях бурьяна и вернулся с репой. И уже третьей ходкой приволок куль с дровами.
— Ура-а! — встрепенулась Ирина. — Все как в детстве! Разводи огонь, а я пока улов выпотрошу!
Примерно через полчаса, аккурат к сумеркам, возле кустарника вовсю полыхал костер, вокруг которого сидело четверо людей, одновременно и греясь, и зажаривая рыбешек над огнем на заостренных веточках из вербы — чтобы потом, сковыривая ногтями обгорелую чешую, жадно скусывать зубами горячую белую плоть.
— Первый раз собственное угощение пробую! — неожиданно сказал царевич. — Счастливые вы, все детство так интересно играли… Мне же токмо няньки да воспитатели постоянно досаждали. Всегда как на привязи сидел. Кабы не Ира, что сбегать научила, так и сейчас бы, верно, в клетке медвежьей сидел.
— Я научила? — возмутилась девочка. — А кто меня науськал из окна в сугроб прыгать?
— А кто придумал на деревьях от нянек прятаться?
— А кто норы в сугробе копал?
— Норы это что! А кто в листву палую зарылся да на полдня заснул?
Оба засмеялись, вспоминая былые проделки.
— А с этими тушами чего делать станем, Боря? — указал на лещей царевич. — Их на веточку не нанизать!
— В угли закопаем, когда первый огонь прогорит. Им не меньше часа запекаться надобно. Зато ароматные получаются, просто пальчики оближешь!
Лещи и вправду получились вкусными на изумление, ибо в отличие от прошлого путешествия у Бориса теперь имелись при себе и соль, и туесок с перетертыми пряностями: гвоздикой, шафраном, укропом и горчицей, — к тому же брюхо рыбам он туго забил листьями дикого щавеля и в них же еще и завернул. А сверху — в несколько слоев лопуха.
Ужин путники закончили уже темной-темной ночью. В свете догорающего костра и ярких полуночных звезд они немного передвинулись, сложив войлочные потники вплотную один к другому, поместили в изголовье чересседельные сумки и седла и укрылись стеганым покрывалом, украшенным золотыми вензелями царского сына. И долго-долго смотрели в бархатное небо, переговариваясь о каких-то пустяках.
Рассвет наступил с громких стонов царевича. Он перевернулся, поднялся на четвереньки и поморщился:
— Великие боги, у меня болят все кости от пяток до головы! Как можно так спать? После каждой подобной ночи надобно лечиться целую неделю!
— Ерунда, Федька, сегодня хотя бы мягко и тепло было, — сладко потянулась Ирина. — Когда мы с братом шли в Москву, вокруг еще снег лежал, и костра разводить не получалось. У нас был только один тулуп на двоих, и больше ничего! Помнишь, Боря?
— И вы так ночевали целый месяц? — указал пальцем на подстилку царевич.
— Полгода, — лаконично ответил стольник.
— Это невозможно!
— А помнишь, Федька, как ты предлагал сбежать из Александровской слободы и пешком уйти в твой Суздаль? — широко зевнув, поднялась Ирина. — И как называл меня трусихой, когда я отказалась? Теперь понял, почему я тебя отговорила?
— Да ничего особенного! — повел плечами Федор Иванович. — Тело немного затекло с непривычки. Уже почти прошло. Добрались бы запросто!
— Ты хочешь попробовать еще раз?
— Само собой! — бодро ответил царевич. — Это был самый чудный вечер, каковой я только помню в своей жизни. И что теперь?
— Умываемся, завтракаем — и в путь. — Ирина пробралась через кустарник к воде, опустилась на корточки, зачерпнула ладонями воды.
Федор Иванович последовал ее примеру, присел рядом, умыл лицо, пригладил влажными ладонями волосы.
Мария тем временем обняла и поцеловала мужа, шепотом спросила:
— Вы и вправду сбежали с сестрой из дома?
— Мы были маленькими и глупенькими. Осиротели и потеряли свой дом.
— Бедный ты мой… — Жена провела ладонью по его щеке.
— Уже не совсем бедный, не совсем бездомный и женат на лучшей женщине мира, — вернул ей поцелуй Борис. — Давай сворачиваться и седлаться, Федор Иванович в этом деле не помощник. Царевич не ведает даже половины хлопот, что ждали бы его в одиноком путешествии.
— Вы уже собрались, боярин? — вернулся от реки сын государя. — Ирина меня теперь завтраком пугает. Что мы будем кушать?
Стольник наклонился к сумкам, взял одну из сваленных горкой репок, почистил, разрезал пополам. Один кусок подал царевичу, в другой запустил зубы сам.
Федор Иванович изволил откусить от простенького угощения, прожевал, проглотил. Подумал и спросил:
— Это все?
Борис Годунов кивнул.
Царевич откусил снова и громко, явно не для собеседника, сказал:
— Очень вкусно! Мне нравится! — Он прожевал, сглотнул и спросил: — Ты научишь меня добывать рыбу, боярин?
— Запросто, — пожал плечами стольник. — Но зачем тебе, Федор Иванович? Ты все еще желаешь сбежать в Суздаль?
— Пока нет. Но вдруг захочу?
