Иришка оглянулась. Отступила, легла на пол, вытянувшись во весь рост, и завернулась в шкуру. Здесь ей стало тепло и уютно, очень спокойно и хорошо. Девушка закрыла глаза и… заснула.
11 августа 1573 года
Великий Новгород, Никитский двор
Всадники спешились перед воротами, вошли на двор, бросили поводья подбежавшему подворнику. Ирина Годунова, из-за жары одетая лишь в легкий ситцевый сарафан с набивным рисунком, с жемчужной понизью на волосах, и сын государя в шелковой рубахе и черных полотняных штанах. Толстая русая коса лежала через плечо, и девушка перебирала ее кончик левой рукой, в то время как правая уже держала пальцы царевича.
— Возка нет, — отметила девушка, громко спросила: — Зяблик, где мой брат?
— Борис Федорович с супругой изволили в Перынь на молебен отправиться, — ответил юный холоп, отпуская подпруги скакунам. — Желали всенощную отстоять о ниспослании детей.
— Одну бросили, — без особого сожаления посетовала девушка.
— Не стоит обижаться, Иришка, — улыбнулся Федор Иванович. — В молитвах о ниспослании детей Борису и Марии твои обращения станут явно лишними.
— Да, — согласилась девушка. — Наверное, ты прав.
Они вместе поднялись по ступеням крыльца…
За минувшее лето молодые люди почти научились общаться друг с другом, прилюдно изображая холодность и страстно целуясь, обнимаясь, едва только оставались наедине. В этом было даже некоторое интересное приключение — ловить моменты сладкого одиночества между дверями, в возках, на опустевших тропинках или в лавках, из которых отлучился торговец, и играть в полное безразличие все остальное время. Вот и сейчас, поднявшись на крыльцо, царевич и девушка вошли в сени — и тут же обнялись, обменявшись страстным поцелуем.
— Кто-то идет! — отстранилась Ирина, засмеялась, и они шагнули в дом, стали подниматься по лестнице. Пару раз поцеловались, но без риска быть застуканными это показалось даже как-то не так… остро.
Все еще держась за руки, молодые люди попали в светелку, повернулись друг к другу, снова обнялись. В этот раз им никто не мешал, и потому Федор позволил себе не останавливаться; он стал целовать не только губы, но и подбородок, шею, щеки, брови, глаза. Эти прикосновения и щекотали, и грели, и доставляли Ирине удовольствие — а потому она не мешала ладоням Федора скользить по своему телу, а его губам — касаться своей шеи, ключиц, плеч, не заметив, в какой миг оттуда исчезла ткань сарафана. Ее тело захватывал тот самый огонь сладкого блаженства, что сводил с ума последние месяцы, и сладострастный омут все сильнее затягивал, манил, топил в своих темных глубинах.
Все это было неправильно, порочно, запретно, недопустимо, но она так часто отталкивала Федора в последние дни, что уже устала это делать. Устала бороться со страхом на грани счастья, с ужасом, перемешанным с наслаждением. Всего лишь немного слабости и покорности ради еще одного глотка блаженства. Блаженства от теплых губ, касающихся ее сосков и живота, блаженства от скользящих по бедрам пальцев, блаженства от страстных объятий и того пожара внизу живота, что судорогой выворачивает тело и заставляет срываться с губ громкие стоны.
Она ощутила своего любимого внутри себя, приняла в себя его страсть, но это ее ничуть не испугало. Ирина отдавалась тому сладкому водовороту, что превращал чувства в алые горячие цветы, возносил ее душу к небесам и обрушивал в бездну, сминал сразу все желания в единое целое и взрывал безумным наслаждением…
Вместе со взрывом наслаждения иссякли и силы молодых людей. Царевич вытянулся рядом с лежащей на спине девушкой, провел ладонью по ее животу, бедрам, по груди.
— Без одежды ты еще красивее, чем в ней, — пробормотал он. — Кто придумал все эти глупые шубы и сарафаны?
— Что же мы натворили, Федька? — громко сглотнула Ира. — Что теперь будет?
— Я… я не знаю, — приподнялся паренек. — Прости.
— Ты куда? — остановила его девушка.
— Я… я виноват, Иришка, я не смог устоять. — Федор поднялся на колени. — Хотел… Пойти… Что-то нужно сделать?
— Не уходи, — удержала его за руку Ирина. — Раз уж мы все равно подобное натворили, убегать теперь глупо. Оставайся со мной.
— Ты меня простишь?
— Я хочу тебе что-то сказать… — Девушка привлекла его ближе и полушепотом сказала: — Я люблю тебя, Федька. Ты даже не представляешь, как я тебя люблю! И пусть будет что будет. Пускай.
14 сентября 1573 года
Берег озера Ильмень вблизи деревни Розщеп
Два скакуна со спутанными ногами старательно щипали осоку на узкой полоске между зарослями вербы и каменистым пляжем у среза воды, а чуть дальше от озера, между кустами, лежала большущая медвежья шкура, на которой отдыхали двое молодых людей, прикрытые одной общей шубой. Рядом, под ветвями, стояла корзинка с кувшином и парой берестяных коробов. Однако парочка мало интересовалась прихваченными с собой припасами, больше уделяя внимание друг другу.
— С каждым днем становится все холоднее, Федя, — проговорила Ирина, аккуратно проводя указательным пальцем пареньку по грани верхней губы. — Как бы я тебя ни любила, мой царевич, я не стану раздеваться среди снега и инея.
— А если шкур будет две? — Паренек резко толкнул ее, опрокидывая на спину, и навалился сверху, целуя то губы, то шею, то глаза.
Девушка засмеялась, откинув голову назад и зажмурившись, а ее любовник скрылся с головой под шубой, отчего дыхание Иры стало частым и прерывистым, она замотала головой, застонала, выгнулась, опала, снова застонала, сильно прикусив губу… И когда спутник выбрался из-под мехов обратно, она сдалась:
— Будь по-твоему, уговорил. Если шкур будет две, мой царевич, то можешь делать со мною все, что пожелаешь!
Федор улыбнулся, поцеловал ее в губы.
— Вот только как долго мой брат согласится верить в невинность наших верховых прогулок? — прошептала девушка. — И как мне поступить, коли я от тебя понесу? Я люблю тебя, мой царевич, я люблю тебя больше жизни, я отдала тебе всю себя без остатка! Но порою меня все же посещают мысли о будущем…
— Я знаю способ решить все сии трудности. — Федор поправил прядь волос над ее лбом. — Знаю, как поступить с нашим ребенком, как скрыть тайну наших прогулок и даже как целовать твой животик, несмотря на любые морозы. Всегда, когда только я этого захочу.
— Это как?
— Очень просто. Я на тебе женюсь. — И царевич снова поцеловал очаровательную любовницу.
— Спасибо, мой ненаглядный, — охватила его руками Ирина, — но у тебя ничего не получится. Государь никогда не позволит своему сыну обвенчаться с худородной девкой.
— Он и сам был женат на худородной, Иришка! Наша мама происходила из детей боярских, из рода Кошкиных. Коли по матери считать, то мы с тобою ровня.
— Он все равно не согласится, — покачала головой Ира. — Отцы никогда не позволяют детям того, что вытворяют сами.
