— А знаешь, что… — вдруг решился Федор Иванович. — А давай-ка мы посадим его под замок!
Слуги замерли, а Ирина испуганно выдохнула:
— Константинопольского патриарха?!
— Я его со всем уважением посажу, — пожал плечами государь. — Где он там остановился? На подворье епископа Рязанского? — Царь поднял палец, направил на кравчего: — Иван Федорович, передай страже мой приказ подворье Рязанского епископа под крепкую охрану взять, никого не впускать и не выпускать, окромя самого хозяина и слуг его. А как возьмут под охрану, так пусть епископ Митрофан мой нижайший поклон передаст святителю и уважение, сорок соболей отборных от меня в дар и корм от царского стола в знак особого благоволения.
— И кубок серебряный, — осушила свою чашу царица и с усмешкой поставила ее на край стола.
— Но, государь… — забеспокоился кравчий, указал на стол: — Как же ты без меня?
— Мы наелись, — кивнул Федор Иванович. — Ступайте, оставьте нас. Завтра приберете.
Свита, что помогала царской чете ужинать, послушно откланялась и покинула горницу.
— Можно подумать, я сам себе меда налить не смогу! — хмыкнул государь и опрокинул чашку с желтым вязким содержимым прямо в кашу.
— И я смогу! — гордо сообщила Ирина и наколола ножом ломтик семги.
Федор Иванович налил себе из покрытого яркой глазурью кувшина сбитень, пригубил кубок, прищурился поверх него на супругу:
— Помнишь, как я тебе вино на постоялом дворе подливал?
— Это еще что! — тоже прищурилась и чуть наклонилась вперед Ирина. — Я помню, как ты обещался со мной в лесу заячьей капустой питаться!
— Это еще что, — качнулся к ней государь. — Я помню, как рыбу для тебя руками ловил!
— И капусту воровал… — еще ниже наклонилась царица, и их губы соприкоснулись, слились в поцелуе. Федор подхватил жену, крутанул и посадил на край стола, утянул вверх край рубахи.
— Что ты делаешь? Охальник! Шкодник. Безобразник… — Женщина застучала ему в грудь кулаками, но вдруг громко охнула, качнулась вперед, ухватившись скрюченными пальцами за плечи, вцепилась зубами в ворот рубахи и с трудом простонала: — Мой государь…
Снова супруги вспомнили о своем греческом госте только через полгода, шествуя по усыпанной мелкими камушками дорожке под пышными кронами грушевых, сливовых, яблоневых, вишневых деревьев Приречного сада, посаженного по приказу царицы именно ради этого — для прогулок с мужем теплыми летними вечерами. И поскольку плодов от сего сада особо не ждали, то деревья были посажены сразу большие, каковые в иных местах могли бы и срубить по старости.
— До тебя уже дошло послание патриарха Иеремии, мой государь? — спросила Ирина, удерживаясь за локоть мужа.
— Миновало, — покачал головой Федор. — Опять попрошайничает?
— Знамо, не без того, — усмехнулась женщина. — И опять с тобою увидеться жаждет. О том просит, чтобы ему хотя бы церковь посещать разрешили. Но сверх того он перестал возражать супротив учреждения в державе нашей патриаршей кафедры…
— Ну, наконец-то! — облегченно перекрестился властитель всея Руси. — Сбылось!
— И предлагает самого себя в русские патриархи.
Царь Федор Иванович в сердцах сплюнул:
— И на кой пес нам грек в первосвятителях? Каковой ни дел наших, ни языка, ни обычаев не ведает и интересов наших не знает?
— Так ему и сказать? — склонила голову Ирина.
— Нехорошо получится, — поморщился Федор Иванович. — Патриарх есмь из высших иерархов православных, это вроде как честь великая. Так просто за окошко не выкинешь… Надобно ему честью на честь ответить. Та-а-ак, дай подумать… Ты не помнишь, первая из епархий русских где была основана? Хотя какая разница? Скажем, что во Владимире! И это есть священное место для всего православия с древнейшими христианскими храмами! Где, как не там, должен жить первосвятитель? Пусть епископ Митрофан передаст Иеремии, что мы с радостью примем его патриархию во стольном городе Владимире!
[12]
— Однако ты хитрец, мой государь! — засмеялась царица. — Надобно быть с тобой настороже!
— Что-что, не слышу? — наклонился ближе к ней Федор, закружил, увлек под густую вишню и крепко поцеловал.
— Что ты делаешь? — прошептала женщина. — Люди увидят!
— Пускай видят! Муж жену целует… Невеликий грех!
— А-а-а, если только целует… — с открытым разочарованием ответила царица.
— Да? — Федор Иванович быстро стрельнул глазами по сторонам.
— Не-ет!!! — всерьез испугалась женщина. — Только не здесь! Прошли те времена, когда мы с тобою меж кустами прятались. Нонеча под каждым кустом окрест по стрельцу сидит!
Мужчина пригладил свою короткую бородку клинышком, и от шального блеска в его глазах Ирина поежилась, торопливо чмокнула мужа в губы и сказала:
— А еще к тебе послы от императора римского приехали, с Никласом фон Варкачем во главе…
— Этим-то чего надобно?
— Во имя общей веры христовой зовут начать в общем союзе войну супротив Османской державы.
— Еретики? Во имя общей веры? — настолько изумился Федор Иванович, что даже перестал вожделеть своей супруги.
— Это когда они нас грабят, тогда наша вера для них чужая. А когда чего-то выпрашивают, то уже общая, — пояснила царица Ирина.
— Ну да, ну да… — кивнул ее муж. — И что я ответил?
— Ты обещал искренне молиться за них и даже послал в дар императору походный плащ. Меховой, теплый.
— Я невероятно щедр, — взял лицо своей любимой в ладони государь.
— А еще приплывало посольство персидского шаха Аббаса.
— Вот как? Чего хотели?
— Звали на войну супротив державы Османской.
— Тоже во имя общей веры? — Федор мотнул головой, задевая кончиком своего носа нос супруги.
— Во имя старинной дружбы… — тихо отозвалась Ирина.
— Что я ответил? — понизил голос царь.
— Поклялся во имя древней дружбы накрепко общие границы от возможных чужаков сторожить… — перешла на шепот царица.
— Кто еще приезжал? — выдохнул в самые губы мужчина.
— Послы свейские…
— Чего хотели?
Ирина Федоровна забросила руки за шею правителя всея Руси, прильнула к его губам, а уж после молвила:
— Пошли домой…
Патриарх Иеремия сдался ровно через год своего заключения. Выбирая между свободой, прозябанием в древнем Владимире и богатой серебряной казной, обещанной за учреждение новой кафедры, он предпочел последнее.
