В общем, по окончании первого класса меня из школы по обоюдному согласию забрали.
Школа № 14
В результате сложнейшего многоступенчатого размена (главным образом квартиры прадеда в Обыденском) мы с бабушкой и родителями въехали в отдельную трехкомнатную квартиру в высотке на Котельнической набережной.
И меня отдали в новую школу. Нет, не в знаменитую 10-ю «французскую», не в прекрасную 35-ю «английскую», которые находились по соседству, а в жуткую школу при Даниловском рынке! И ничего, что добираться до нее надо было с двумя пересадками, зато она располагалась по пути к маме на работу, и самое главное, в ней учился… вы ждете — Ленин? Не угадали, в ней учился Кутя! (который, кстати, рядышком с ней и жил).
Первые годы меня в «это» возила мама: то на трамвае, то на автобусе-троллейбусе, то на автобусе-метро. Потом, класса с четвертого, я стал добираться сам. Это произошло после небольшого утреннего скандала. Мама меня торопила:
— Давай быстрее! Уже 10 минут восьмого! Мы опаздываем!
— Нормально, — бурчал я.
— Миша!!! — кричала мама… И вдруг я заявляю:
— Все равно, когда я прихожу, школа еще закрыта.
— ???
— Ну да, мы с дворником дядей Геной всегда сидим и ждем…
— ???!!!
Пора в школу
Оказалось, что все эти годы мама была уверена, что мои занятия начинаются в 8 часов, и ей это было в самый раз, чтобы успеть на работу, а на самом деле первый звонок звенел в 8.30!
Что делать? К половине девятого мама меня везти не может — опоздает сама, бабушка слепая, я вроде бы еще маленький… Тупик! Ну, не папу же просить! В итоге на семейном совете решили, что не маленький. Подозреваю, что решающий голос принадлежал папе, который почувствовал нависшую над ним угрозу…
Вот в таких условиях приходилось работать. 4-й справа, 2-й ряд
Вот так нелепо закончилось мое детство!
Ах, эти черные зимние утра! Мама меня будила и сразу же убегала на работу, я плелся в ванную, садился на табуреточку, включал кипяток и грелся минут десять в пару, потом плескал водой на лицо, чистил зубы (зубная паста была уже выдавлена на щетку), там же надевал эту жуткую мышиную по цвету и по сути форму и влажный от пара тащился на кухню. В контейнере на столе лежал бутерброд, в сковородке на плите — два сырых яйца, спичечный коробок с вынутой спичкой — все это готовилось в расчете на мою чудовищную утреннюю лень. Я это кое-как поглощал, брал тяжеленный портфель и уходил в морозную утреннюю ночь! Светало только в середине первого урока, но задолго до этого по городу тянулись вереницы маленьких ни в чем не повинных замерзших серых существ! Кто-то из взрослых-садистов назвал эту печальную картину: «Тяга к знаниям».
Однажды утренняя темнота сыграла со мной злую шутку. я проснулся, совершил весь унылый ритуал, правда, завтрака на кухне не было, видно, мама забыла. Меня это нисколько не расстроило… «Что воля, что неволя — все одно». Я вышел из дома и пошел к автобусу, чтобы ехать к метро… Автобус все не шел… Поняв, что опаздываю, я побежал.
Минут через пятнадцать прибежал… Метро закрыто… Стал ждать… Подошел милиционер:
— Что делаем?
— В школу еду.
— Время видел?
— Неа.
Он показал мне на часы, которые висели прямо над моей головой… Было полпятого.
Я пошел домой… Пришел, лег, как был, в кровать, заснул… Каково же было удивление мамы, когда она пришла меня будить! Я спал одетый, положив голову на ранец!
Ну и, собственно, школа…
Взаимная ненависть возмужала и окрепла, и «плоховел» заполнил все поля дневника. Шла затяжная стратегическая война. Именно в этой школе с отвратительной «сталинисткой» директрисой, с пегим пучком на затылке, вовсю процветало подавление личности! Большинство педагогов были ей под стать, а я не мог с этим смириться, поэтому все годы пребывания в школе я старался победить в неравной борьбе. У меня совершенно не было времени на какие-то там занятия: надо было их обмануть, удачно прогулять, незаметно списать. До уроков ли тут! Тем более что дома меня ждали друзья и куча дел! Надо было слазить на телефонную станцию, где в помойке хранились сокровища — мотки разноцветной проволоки! Из проволоки получалась отличная оплетка для рогаток, и еще она была хорошей валютой в междворовых торгово-обменных операциях. Надо было добыть на стройке карбид и сделать из него водяную бомбу. Ну и конечно же, хоккей! Мы играли в хоккей корягами и консервными банками летом, самодельными клюшками на льду зимой, в жутких коньках «гагах», где нога подворачивалась при каждом движении… Хоккей был для меня всем!
Когда я, усталый от всего этого, приходил домой, понуро открывал дневник и среди красных замечаний, двоек, колов и прочих проявлений учительских комплексов находил десятки параграфов упражнений и задач, которые надо выучить, сделать, решить до завтра — я впадал в ступор! А ребенок в ступоре становится как бы «тупым». Он не понимает, сколько будет 3 плюс 2 — не то что не знает, а именно не понимает. Он не понимает самого вопроса: «Сколько будет 3+2?» «Что?» — спрашивает он. А вечером придет мама:
— Ты уроки сделал?
Ужасный вопрос! Ведь знает же, что не сделал, а спрашивает! И начинает проверять! И так до конца школы! И мне приходилось вести двойную игру: в школе обманывать учителей, дома — маму. Почему только маму? Потому что бабушку обманывать не надо, она — друг, а обмануть отца… — это как ребенка, вроде и стыдно, а надо. Это настолько просто, что и говорить не хочется… Или все-таки рассказать?
Моя бедная мама, делая со мной домашние задания, пыталась во все вникнуть: и в математику, и в химию, и в биологию — в результате чего выросла очень образованной и эрудированной! Кроссворды, например, она решает не глядя, за пять минут. Если же попадается слово неизвестное, то она иногда спрашивает у папы:
— Река, пять букв, впадает в Каспийское море: «В», пусто, «Л», пусто, «А»?
— По вертикали или по горизонтали? — обычно уточняет папа, и на этом его участие в решении кроссворда ограничивается.
Так вот, в те редкие дни, когда у мамы не оставалось сил на занятия с «балбесом», она просила папу проверить мои уроки. Папа вынужденно соглашался… «Ага! Значит, папаша проверяет… Так-так, меняем концепцию! Долой знания — вперед ораторское искусство!» — проносилось в моем, готовом к любым поворотам судьбы, сознании. Я брал учебники и шел в бой!
Тактика была следующая: говорить слитно, не сбиваясь. Конечно же, папа не ориентировался в географии, химии и прочих «умных» науках. Зато как опытный педагог Щукинского театрального училища прекрасно разбирался в «наигранности» и фальши. Стоило мне начать запинаться, бекать и мекать, как он просыпался и говорил:
