Время от времени среди нас находятся те, кто, с завистью посмотрев в прошлое, на "простую жизнь" первобытных сообществ, жалеет о том, что мы когда- то покинули наш доисторический лес. Иногда даже предпринимаются серьёзные попытки для воплощения таких мыслей в действие. Симпатизируя этим проектам, мы должны понимать, что они сопряжены с массой трудностей. Прежде всего, псевдопримитивные сообщества, которые в последнее время стали появляться в Северной Америке и других странах, изначально слабы, так как образованы искусственным путём. Они состоят из индивидов, испробовавших как прелести, так и ужасы существования в суперплемени. В течение всей жизни они находились в условиях высокого уровня умственной деятельности и в определённом смысле потеряли свою социальную «невинность» (а потеря невинности, как известно, процесс необратимый).
На первый взгляд может показаться, что у неопримитивного человека всё идёт хорошо, но это обманчиво. На самом же деле уже изначально возврат к простому образу жизни бросает вызов бывшему обитателю "людского зверинца". В теории его новая роль может быть очень проста, на практике же оказывается, что она сопряжена со множеством новых проблем. Создание псевдопримитивного сообщества группой бывших жителей города на самом деле есть не что иное, как серьёзный исследовательский поступок. Именно это, а не формальный возврат к простоте делает подобный проект столь привлекательным. Но что же происходит, когда первоначальный вызов принят и трудности преодолены? Будь то сельская община, живущая в отдалённых районах, или группа, обитающая в пещерах, или же самоизолировавшаяся псевдопримитивная группа, находящаяся где-то в черте города, — ответ один и тот же: наступает разочарование, так как монотонность проникает в мозг, который уже привык к более высокому суперплеменному уровню, и, следовательно, группа либо распадается, либо начинает действовать. Если новая деятельность позволяет добиться успеха, сообщество вскоре обнаружит, что оно становится организованным, число его членов увеличивается, и в мгновение ока оно снова вернётся к суперплеменной "мышиной возне".
В конце XX века довольно трудно оставаться естественным примитивным сообществом, подобным эскимосам. Псевдопримитивные сообщества мы в расчёт не берём; даже стойкие европейские цыгане постепенно становятся жертвами беспрестанно разрастающегося" людского зверинца".
Трагедия тех, кто хочет решить свои проблемы возвратом к простой жизни (даже если им как-то удастся «разгрузить» свой в высшей степени возбуждённый мозг), заключается в том, что в своих маленьких мятежных сообществах такие индивиды по- прежнему останутся крайне уязвимыми: "людской зверинец" вряд ли оставит их в покое. Их либо будут использовать в качестве местной достопримечательности и показывать туристам, как поступают сегодня с настоящими примитивными сообществами, либо (если они станут раздражающим фактором) на них будут давить и добьются распада. От суперплеменного чудовища не спастись, и поэтому нам стоит попробовать извлечь из этого максимальную выгоду.
Если уж мы приговорены к сложному существованию в социуме (а это, кажется, так и есть), тогда вся хитрость состоит в том, чтобы мы могли использовать его и не позволять ему использовать нас. Если мы знаем, что вынуждены вести борьбу за стимул, очень важно выбрать наиболее эффективный подход, который принесёт нам большую выгоду. Как я уже говорил ранее, лучше всего сделать это, отдав приоритет принципу изобретений и исследований, но не случайно (как это делают те, кто пытается убежать от социума и очень скоро оказывается в тупике), а намеренно, направляя свою изобретательность на самую суть нашего суперплеменного существования.
Учитывая, что каждый член суперплемени волен сам выбирать, как вести борьбу за стимул, остаётся спросить, почему бы ему почаще не выбирать какое- нибудь изобретательное решение? Имея огромный неиспользованный исследовательский потенциал мозга и опыт изобретательности, полученный ещё в детстве, теоретически он должен отдать предпочтение решению именно этому. В любом процветающем суперплеменном городе все жители должны быть потенциальными «изобретателями». Почему же тогда активно занимаются творчеством из них лишь очень немногие, в то время как остальные удовлетворяются тем, что наслаждаются заимствованными изобретениями, смотря их по телевизору, или же довольствуются тем, что играют в простые игры и занимаются теми видами спорта, где возможность проявить свою изобретательность сильно ограничена? Оказывается, у них есть всё необходимое для того, чтобы стать взрослыми детьми. Суперплемя, подобно гигантскому родителю, защищает их и заботится о них, так почему же не все они проявляют большее и по-детски искреннее любопытство?
Отчасти ответ заключается в том, что дети зависят от взрослых. Животные-вожаки неизбежно пытаются контролировать поведение подчинённых, и как бы сильно взрослые своих детей ни любили, они всё равно видят в них растущую угрозу своему превосходству. Они знают, что с наступлением старости им придётся уступить дорогу, и делают всё что могут, только бы это оттянуть. Таким образом, существует сильная тенденция к подавлению изобретательности у молодых членов общества. Признание ценности их "свежего взгляда" работает против них, да и сама борьба за это признание требует серьёзных усилий. Когда новое поколение достигает момента, позволяющего ему в полной мере проявить свою изобретательность и способность быть "взрослыми детьми", оно уже обременено тяжким ощущением подчинения. Сопротивляясь этому изо всех сил, оно, в свою очередь, оказывается перед угрозой, которую представляет собой следующее молодое поколение, и тогда процесс подавления повторяется вновь.
Только немногие индивиды, чьё детство было совершенно необычным с этой точки зрения, смогут, будучи взрослыми, достичь высокого творческого уровня. Сколь же необычным должно быть такое детство? Оно должно либо проходить под таким сильным давлением, что взрослеющий ребёнок восстаёт против традиций старших (многие из наших величайших творческих дарований были так называемыми "трудными подростками", либо он не должен чувствовать на себе никакого давления вовсе, а испытывать лишь ощущение того, что тяжёлая подчиняющая рука слегка касается его плеча. Если ребёнка серьёзно наказывать за изобретательность (которая в принципе мятежна уже по своей природе), он может провести всю оставшуюся жизнь, пытаясь наверстать потерянное время. Если же ребёнка за изобретательность поощрять, он может никогда её не потерять, независимо от давления, которое будут оказывать на него в последующие годы. Оба этих типа могут внести большой вклад в развитие общества, но творчество второго, скорее всего, будет меньше страдать от навязчивых ограничений.
Разумеется, наказание и поощрение большинства детей за их изобретательность относительно пропорциональны, и, войдя во взрослую жизнь, эти дети обладают как умеренными творческими способностями, так и умеренной способностью подчиняться: они становятся "взрослыми взрослыми". Они склонны скорее читать газеты, чем попадать на их страницы. Их отношение к "взрослым детям" двойственно: с одной стороны, они аплодируют им за то, что те дают столь необходимые им новшества, но, с другой стороны, они им завидуют. Творческий человек, таким образом, оказывается не только в замешательстве (так как общество его то восхваляет, то проклинает), но и испытывает постоянные сомнения по поводу своего признания.
