Спустя всего лишь неделю после знакомства Валентин Корзун сделал ей предложение.
– Мы слишком мало знаем друг друга, – сказала Катя.
– Мои родители до свадьбы были знакомы пять лет, а разошлись на втором месяце совместной жизни, – ответил Валентин.
Катя не нашла в своем арсенале достойных возражений, и через месяц они поженились. Девушка переехала от родителей к мужу в двухкомнатную квартиру на Охте, где он жил с матерью. Мать Валентина оказалась чудесной женщиной. Катя с ней очень подружилась и плакала, как по родной матери, когда та скоропостижно скончалась от какого-то удара, не дожив один месяц до собственного пятидесятипятилетия.
…Катина родная мать, Лилия Илларионовна, была женщиной, что называется, себе на уме. Катя считала, что мать ее не любила. То есть, когда дочь была маленькой, она ее, разумеется, любила: сюсюкала, целовала, наряжала, заваливала подарками. Красивая девочка с огромными бантами была частью имиджа красивой женщины. Когда Катя выросла, превратившись в не менее красивую девушку, то очень скоро почувствовала, что стала раздражать свою мать. На фоне нежных и упругих щек дочери щеки матери казались увядшими, блеклыми и совершенно неупругими, если не сказать прямо: дряблыми. Материнская химическая завивка «вкрутую» жестоко проигрывала против Катиных гладких и блестящих волос до пояса. Особенно Лилия Илларионовна ненавидела фигуру дочери, которой та явно пошла в отца. У Кати были длинные ноги и узкие бедра, на которых одинаково красиво смотрелись и брюки, и узкие юбки. Как-то раз, попристальней взглянув на дочь, Лилия Илларионовна вдруг обнаружила, что на ее фоне воспринимается приземистой и чересчур широкобедрой. До того как Катя повзрослела, это никому не бросалось в глаза. Брюки, отдавая дань моде, Катина мать все-таки носила, но только с длинными, просторными блузонами, и завидовала длинноногой дочери чуть ли не до слез.
Вскоре дело дошло до того, что Катя обязана была безвылазно сидеть в своей комнате и не «мельтешить», когда к матери приходили гости. А гостей мать собирала часто. Катин отец после заводской смены пропадал в какой-то полуподпольной автомастерской, зарабатывая для семьи неплохие деньги, и дома появлялся очень поздно.
Лилия Илларионовна была неглупой женщиной. Она и сама понимала, что ведет себя по отношению к дочери не лучшим образом, но ничего не могла с собой поделать. Катя портила ей жизнь. Семен Васильевич, начальник Лилии Илларионовны, уже несколько раз отмечал, как похорошела ее дочь. А Катина мать мечтала о том, чтобы начальник наконец отметил, насколько она, Лилия Илларионовна, выгодно отличается от всех остальных женщин, ежедневно его окружающих. Если бы Семен Васильевич это заметил и как-нибудь просигнализировал ей об этом, она тотчас бросила бы своего мужа, которого считала недалеким профаном, и занялась бы вытеснением из жизни начальника собственной его жены – болезненной худосочной женщины со смешным длинным ртом, вечно косо накрашенным.
Семен Васильевич часто приходил в гости к Лилии Илларионовне, но она очень скоро поняла, что более всего в ее доме его интересовала Катя. Начальник по приходе обязательно интимно стучался в комнату девушки, заходил к ней и беседовал о чем-то наедине минут пятнадцать. Потом он выводил ее к гостям, сажал рядом с собой за стол, подливал ей вина, а после ужина даже танцевал с девушкой знойное танго, крепко сжимая в объятиях и что-то нашептывая на ухо.
Катя тяготилась собственным домом. Ей противны были материнские «поедушки-поплясушки» в отсутствие отца, а сладкого Семена Васильевича она откровенно боялась. Ей повезло, что материнский начальник через некоторое время увлекся новой молоденькой сотрудницей и бывать у Лилии Илларионовны перестал. Любви матери к дочери это не прибавило.
Сейчас между Лилией Илларионовной и Катей установились спокойные ровные отношения, но любви не было. Она осталась в далеком прошлом, там, где жила девочка с большими бантами. Лилия Илларионовна очень редко бывала в гостях у замужней дочери и почти совершенно не интересовалась внуком. Катя платила ей тем же: в основном звонила по телефону и заезжала на часок перед праздниками или в дни рождения. Отец просил Катю бывать у них почаще, но дочь чувствовала, что и ему это не очень нужно. Проведший большую часть жизни в чужих гаражах за ремонтом чужих машин, он видел дочь редко и, похоже, так и не успел к ней привыкнуть…
Прожив в родном доме одинокую печальную жизнь, Катя дала себе слово, что, когда у нее родится дочь, она будет любить ее так сильно, как ей хотелось бы, чтобы любили ее. У нее родился сын Андрюшка. Катя любила его так, как собиралась любить дочь. И это не стоило ей никаких усилий. До последнего времени они с сыном были большими друзьями. Кате казалось, что Андрей делится с ней всем, и очень гордилась его доверием. Она впала в тяжелую депрессию, когда оказалось, что знает об Андрее далеко не все. После того, как сына вывели из того страшного состояния, Катя сама около месяца пролежала в нервном отделении местной больницы. Андрей приходил к ней в палату и уверял, что «никогда больше» и «ни за что»… Катя пыталась узнать у него, что же все-таки произошло. Сын гладил ее по руке и говорил, что обязательно все расскажет, когда она окончательно поправится и вернется домой.
Катя поправилась и вернулась, но Андрей так ничего и не рассказал ей, отговариваясь тем, что все было нелепой случайностью, никогда не повторится, а значит, об этом незачем и вспоминать. Валентин придерживался того же мнения. А вот подруга Вера не верила, что с Андреем никогда ничего подобного не повторится, и откровенно боялась за дочь. Катя ее понимала, но Андрей любил Машу со всем пылом юности. Катя это видела и не знала, чем помочь сыну.
* * *
Андрей Корзун рос пай-мальчиком и маменькиным сынком. Отец полностью был поглощен своей работой, и мама объединяла в себе обоих родителей одновременно. Андрей очень дружил с ней и во всем доверял. Он даже и не пытался завести себе закадычных друзей, потому что ему хватало мамы и Машки, без которой он себя не представлял. Сколько он помнил себя, столько помнил и Машу Кудрявцеву.
В четырнадцать лет он впервые понял, что одноклассники считают его странным и даже где-то неполноценным, возможно потому, что часто видели Андрея гуляющим с мамочкой. Учась в девятом классе, впервые услышал слово «инцест», пущенное в его адрес. Сначала он не обратил на это слово особенного внимания. Оно было похожим на «эстет». Ему даже показалось, что дремучие одноклассники просто исказили это слово. А что позорного в том, что его считают эстетом, то есть поклонником изящного? Да ничего! Это они, одноклассники, серые и убогие, не могут отличить изящного от вульгарного. А его этому давно научила мама.
Когда все то же слово «инцест» стало звучать чаще, а потом плавно перешло в вариант «инцестник», Андрей вынужден был открыть краткий словарь иностранных слов, который стоял на книжной полке у них дома. На «инц-» в нем было всего два слова: инцидент и инцухт. «Инцидент» Андрея не интересовал, а вот «инцухт» несколько походил по звучанию на «инцест». Против этого «инцухта» было написано: то же, что и инбридинг. Андрей со всевозрастающим интересом пролистнул страницы словаря назад. Итак:
