Я был счастлив сбежать на некоторое время из этого котла ведьм. Путешествовал я до весны 1935 года и именно в Аргентине осознал – на нескольких примерах – глупость немецкого коммерческого курса, с помощью которого рейх пытался достичь самодостаточности (или автаркии)
[25]. Меня принял президент Аргентины; он сказал: «Не можете ли вы что-либо сделать, чтобы Германия покупала наше аргентинское мясо?» Это было ответом на мою просьбу к Аргентине разместить крупные заказы на немецких промышленных предприятиях. Президент был готов заключить договора, если только Германия купит больше мяса в его стране, потому что он хотел продемонстрировать англичанам, что и другие народы покупают аргентинское мясо. Вернувшись в Германию, я доложил Гитлеру. Он согласился. Однако Дарре, министр сельского хозяйства, это предложение отверг. Он не желал покупать ни килограмма мяса у Аргентины. Вот один из примеров работы нелепой нацистской правительственной машины.
Позже я снова попал в Аргентину. К тому времени стало еще труднее заключить коммерческое соглашение. Лучше бы мы купили мясо и выбросили его за борт, ибо, по крайней мере, смогли бы заключить более выгодную промышленную сделку. Больше всех опять же пострадал немецкий рабочий, не получивший достаточного количества мяса, в то время как английские рабочие имели в избытке отличное мясо. Вина, безусловно, лежит на всем принципе автаркии. Конечно, ограничение импорта необходимо, но идиотская автаркия, провозглашенная Германией, невозможна. Вот чем заканчивается назначение на важные посты таких болванов, как Дарре.
Следующие размышления продемонстрируют порочность этой политики. Во всех европейских странах до сих пор необходимо удобрение почвы навозом, и ради этого крестьяне содержат домашний скот. Таким образом, первый принцип любой сельскохозяйственной политики – обеспечение дешевого корма для скота. Невозможно получить достаточно дешевого корма без импорта. Неудивительно, что крестьяне недовольны: и как только они получат возможность высказаться, все нацистское мошенничество закончится через неделю. Пока, однако, крестьяне не смеют не то чтобы рискнуть выступить открыто, они слово сказать боятся.
Знаменитые бартерные соглашения (по ним товары обмениваются на товары, а не на деньги), которые Германия годами заключала с другими странами, снова и снова оказываются абсурдными. В Италии, например, за одну марку можно купить книги, которые в Германии стоят десять, но это еще не худший пример. Германия экспортировала книги в Венгрию в обмен на кукурузу, но венграм не нужны были книги, и что же им оставалось? Они подняли цены на посылаемую в Германию кукурузу соразмерно цене, которую от них требовали за книги! И в Румынии Германии при бартерной торговле пришлось платить двойную цену за кукурузу. Я мог бы привести еще множество подобных примеров.
При будущем экономическом порядке, безусловно, промышленность не сможет работать абсолютно независимо. Государство всегда будет осуществлять какой-то контроль, но, с другой стороны, неправильно думать, что единственная цель промышленности – зарабатывание прибылей. В действительности мы, промышленники, беспокоимся лишь об одном: как сохранить непрерывную работу наших заводов. Цены повышаются, спрос падает, а производство гораздо важнее цены. На собраниях промышленники часто пылко высказываются за снижение цен, но, конечно, не потому, что им чужд эгоизм или они так жаждут дешево сбыть свою продукцию, а потому, что они поняли: высокие цены вредят бизнесу.
Однако, как только наступает перепроизводство, цены падают слишком резко, что вредно, поскольку, когда слишком много заводов, столь низкие цены неизбежно приводят к снижению заработной платы, и запускается механизм, ведущий к застою. Многие владельцы производственных предприятий, к несчастью, верят, что все хорошо, пока станки работают, однако, по моему мнению – и это очень важно для будущего Европы, – отдельные предприятия должны заключать друг с другом соглашения, не только национальные, но и международные. Я – сторонник крупных картелей, позволяющих исключить чрезмерную конкуренцию и вражду между концернами. К чему может привести такая конкуренция, видно из того, что время от времени стальные рельсы продавались дешевле чугуна в чушках. Неразумное снижение цен так же порочно, как их неоправданное увеличение.
Однако картели хороши только для крупной индустрии – тяжелой, химической, угледобывающей и текстильной отраслей. Рабочий всегда склонен верить, что картели выступают против него, но это неправда. Стабильность заработной платы может быть достигнута, только когда цена продукта тоже стабильна, но обычно правительство оказывается неразумнее рабочего. Государству хочется лишить бизнес всего, и это особенно справедливо, когда речь идет о нацистском государстве. Рабочий, с другой стороны, осознал, что предприятию для его развития следует оставлять излишки.
Не следует забывать, что немецкое промышленное оборудование почти полностью изношено, особенно в тяжелой промышленности, где механизмы изнашиваются гораздо быстрее, чем, например, на текстильных фабриках. На последних оборудование может служить двадцать лет, тогда как в тяжелой промышленности средняя жизнь оборудования, особенно, например, прокатных станов, ограничена пятью годами.
Немцы, необходимо напомнить, все еще не понимают, что многие заводы придется полностью модернизировать. В США грянула настоящая техническая революция. Приведем в пример производство белой жести. На продукцию этой отрасли промышленности колоссальный потребительский спрос. Американские инженеры изобрели новый технологический процесс. В США двадцать четыре завода по производству белой жести, а в Германии только два. На этих двух немецких заводах работает пять тысяч рабочих, а при новом процессе для производства такого же объема продукции потребовалось бы только пятьсот. Однако необходимая модернизация требует больших затрат. Строительство и оборудование завода, аналогичного американскому, обошлось бы по меньшей мере в десять миллионов долларов. И если немецкая промышленность не перейдет на новую технологию, она просто сойдет с дистанции, ибо белая жесть, производящаяся ныне в США, гораздо лучшего качества, чем наша.
Конечно, придется подыскивать новую работу уволенным рабочим. В любом случае, чтобы найти решение, необходимо хорошенько поразмыслить. Например, представляется вероятным найти новые места для освободившейся рабочей силы в автомобильной промышленности, но это будет не так-то просто. В Германии есть такие районы, как Зигерланд, где у большинства рабочих есть собственные дома с садами; они – наполовину рабочие, наполовину фермеры. В таких случаях даже можно было бы создать новую отрасль промышленности, чтобы не лишать рабочих собственного клочка земли. Но если ничего не делать, через пять лет производство немецкой белой жести умрет.
Все эти вопросы – вопросы будущего, но они необыкновенно важны для немецкой экономики, поскольку строгая регламентация и чрезмерная эксплуатация немецкой промышленности при национал-социалистах совершенно разорила предприятия. Конечно, и в Германии развивались некоторые отрасли промышленности, но, по сравнению с США (где у деловых людей нет наших проблем!), это развитие можно приравнять к нулю.
