К этим четырем признакам надо бы добавить пятый – крайнее ожесточение, которое проявляется в партизанской войне с обоих сторон. Партизаны разных стран в ту эпоху будто соревновались в зверствах: испанские гверильясы распиливали французов живьем, сжигали, опустив головой в костер, генерала Рене в 1808 году сварили в раскаленном масле. Стефан Жеромский в романе «Пепел» описывает замученного гверильясами французского солдата: «Руки солдату выкручивали, видно, заложив палку в том месте, где они были связаны, так как кости предплечий торчали из лопнувшего по швам мундира, как голые колени торчат из протертых брюк. Рот был заткнут кляпом из тряпки, нос отрезан, уши оторваны, в обнаженной груди виднелось около тридцати черных ран. Внутренности, вывалившиеся из живота, лежали на земле…».
Не жалели и себя: в той же Испании французский офицер, заподозрив, что еда отравлена, потребовал от хозяйки, молодой женщины, попробовать пищу первой. Она сделала это, офицер, чтобы убедиться до конца, приказал дать еду и ребенку хозяйки. Когда она накормила и свое дитя, французы сами принялись за трапезу, и вскоре все – оккупанты, мать и ребенок – умерли «в ужасных мучениях». В России не раз крестьяне поджигали дома и сараи с оборонявшимися французами. Пленным разбивали головы дубинами.
В 1808 году, когда Россия решила отнять у Швеции Финляндию, шведы подняли народную войну. Фаддей Булгарин, в той войне русский кавалерийский офицер, пишет: «Пасторы проповедовали в церквях и в поле, что даже частное убийство неприятеля дозволено для защиты отечества, и подкрепляли свои речи примерами из Ветхого Завета. Бунт усилился, и береговые жители, коренные шведы, восстали сильными толпами и отчаянно нападали на наши малочисленные отряды. Первою жертвой неистовства разъяренной черни были наши храбрые лейб-казаки из отряда графа Орлова-Денисова. Семьдесят человек лейб-казаков захватили поселяне врасплох на морском берегу и мучительски умертвили. Я сам видел яму в которой под грудой угольев найдены кости наших несчастных казаков. Говорят, что поселяне бросали в огонь раненых вместе с мертвыми. Некоторые пикеты, явно атакованные, защищались до крайности, но были взяты превышающей силой бунтовщиков, и изрублены топорами на мелкие куски. Находили обезглавленные трупы наших солдат, зарытые стоймя по грудь в землю. Изуродованные тела умерщвленных изменнически наших солдат висели на деревьях у большой дороги».
В Финляндии русские на себе испытали то, на что четыре года спустя обрекли французов: шведы и финны нападали на обозы, вредили коммуникациям, брали в осаду мелкие гарнизоны. «Самый опасный враг, нанесший нам более прочих вреда, был партизан Роот (Root), родом из Финляндии, унтер-офицер Биернеборгского полка. Он начал свои действия в тылу корпуса Раевского только с сорока солдатами, самыми отчаянными из всей армии графа Клингспора и знавшими притом всю местность, а потом вошел в сношение со всеми взбунтованными шайками, сделался их предводителем и распоряжался их движениями. Забирая все транспорты со съестными и боевыми припасами, высылаемые к Раевскому, он довел его корпус до отчаянного положения, замедляя его отступление истреблением мостов, переправ и порчей дорог. Роот первый вызвал солдат бывшего Свеаборгского гарнизона на поле битвы, убедив их в ничтожности данного ими обещания не сражаться с русскими. Роот был везде и нигде, переезжая беспрестанно с места на место по озерам и проходя тропинками через леса и болота. Он едва не взял города Таммерфорса в тылу нашей армии, где был склад наших запасов и парки, и только необыкновенное мужество майора Юденева, охранявшего город двумя ротами Петровского мушкетерского полка, спасло корпус Раевского от величайшего бедствия, которое должно было бы его постигнуть по истреблении запасных магазинов и парков», – пишет Булгарин.
2
В большинстве случаев основой для партизанского отряда служили кадровые военные – офицеры или солдаты. Начав с одиночных убийств, они, обрастая воинственной массой, переходили уже к большим операциям.
Значение кадровых военных в таких отрядах понимал и противник: например, когда финские партизаны попадались в плен к русским, то бывших солдат всегда вешали, а вот «из крестьян расстреливали только самых ожесточенных и начальников шаек». Остальных отсылали в крепость Свеаборг на работы.
Партизанская война считалась одним из недозволенных приемов в войне. Возможно, были и сомнения в ее эффективности (ведь не помешали же финские партизаны русской регулярной армии победить). Но неожиданно испанские гверильясы показали всей Европе, что даже Великая Армия не в силах справиться сними.
Напомню ход событий: в 1808 году Наполеон под предлогом похода в Португалию ввел на Пиренеи свои войска, соблазнив испанского короля Карла IV обещаниями доли при разделе португальских колоний. Однако этот союз принес Испании только проблемы, ослабил ее и опозорил короля. Уже в марте народ восстал против Карла IV. Король отрекся в пользу своего сына Фердинанда, который начал править под именем Фердинанд VII. Но Наполеону надоел этот цирк, и он, вызвав и Карла, и Фердинанда во Францию (в те времена он вызывал к себе природных монархов, словно прислугу), вынудил их обоих отречься от испанской короны, которую отдал своему брату Жозефу. Испанцев, кем бы они ни считали и Карла, и Фердинанда, такое обращение могло только возмутить. 2 мая 1808 года в Мадриде начали резать французов. Маршал Мюрат обуздал ситуацию, однако вместо Мадрида восставать начали самые разные области страны. В Аранхуэсе была провозглашена Верховная Центральная Хунта, взявшая на себя руководство борьбой именем короля Фердинанда VII. Про эту удивительную смесь Карл Маркс в своей статье «Революционная Испания» писал: «В воображении народа король был окружен поэтическим ореолом сказочного принца, угнетаемого и плененного великаном-разбойником».
Войск испанцы, кроме Андалузской армии генерала Костаньоса, не имели и поэтому прибегли к экстраординарным мерам: из тюрем выпустили осужденных за мелкие преступления под обещания тут же записаться в армию.
Карл Шмитт писал: «Общая испанская герилья складывалась из приблизительно 200 региональных маленьких войн в Астурии, Арагонии, Каталонии, Наварре, Кастилии и т. д., под руководством многочисленных борцов, чьи имена окутаны множеством мифов и легенд, среди них Juan Martin Diez, который как Empecinado стал ужасом для французов и сделал дорогу из Мадрида в Сарагоссу ненадежной. (…) Ситуация испанского партизана 1808 года характеризуется прежде всего тем, что он отваживался на борьбу на своей небольшой родной почве, в то время как его король и семья короля еще точно не знали, кто же был настоящим врагом. В этом отношении легитимная власть вела себя тогда в Испании не иначе, чем в Германии. Кроме того, высшее духовенство и буржуазия повсюду были afrancesados (друзья французов), то есть ситуация в Испании характеризуется тем, что образованные слои аристократии симпатизировали чужому завоевателю. И в этом отношении выявляются параллели с Германией, где великий немецкий поэт Гете создавал гимны во славу Наполеона, и где немецкое образование никогда окончательно не уяснило для себя, на чьей же оно стороне».
Организаторы партизанской войны в Испании по привычке пытались соблюдать правила: созданная после восстания 2 мая Хунта в июне 1808 года «именем короля Фердинанда VII и испанского народа» официально объявила войну Наполеону и Франции. Война должна была вестись до тех пор, пока Фердинанду VII и испанским Бурбонам не будут возвращены законные права на престол (то есть, у Наполеона был легкий и довольно простой способ решения проблемы – вернуть Испании Фердинанда. Вместо этого он из чистого упорства закачивал в Испанию все новые войска. Впрочем, вернуть Фердинанда – это тоже означало поражение, и Наполеон это отлично понимал).
