В первых своих докладах в Лондон Хейтер сравнивает Хрущева с «типичным крестьянином, как он предстает в классических русских романах XIX века: хитрый, проницательный, подозрительный, осторожный и в душе глубоко презирающий „бар“». Кроме того, он сравнивал Хрущева с лидером британских профсоюзов Эрнестом Бивином. У этих людей и вправду было много общего: оба из крестьянских семей, почти без образования, оба — «тяжелые сотрудники и хорошие начальники», однако с одной значительной разницей: Бивин — «великодушный, щедрый, уверенный в себе человек, а Хрущев, хотя и обладает сейчас огромной властью, явно не способен держаться на уровне своего положения…». Позднее Хейтер признал, что, «приложив к внешней политике свой мощный ум и энциклопедическую память, Хрущев вскоре освоил эту область в совершенстве»36. Однако посол США Болен тогда разделял его первоначально негативное отношение к Хрущеву. Маленков, по его словам, «говорил лучше всех советских лидеров, которых я когда-либо слышал», его «речи были логичны и прекрасно построены», вообще он отличался «наиболее „западным“ умом». А с Хрущевым и остальными «невозможно было найти смежных точек, общего языка». Да и вообще Хрущев казался Болену «не слишком умным человеком»37.
На взгляд внешних наблюдателей, китайско-советские отношения в 1953 году были безоблачны. В Китае восторжествовал коммунизм, КПК во всем ориентировалась на Москву, китайская армия била американцев в Корее. Однако на самом деле отношения между Москвой и Пекином были далеко не идилличны. Во время долгого пути Мао к власти Сталин сомневался, что в Китае удастся установить коммунистический режим, и порой, кажется, готов был отказаться от этой цели — отчасти выполняя обязательства перед своим союзником в войне Чан Кайши, отчасти стремясь ублажить США, а также, возможно, подозревая, что столь огромным и сильным «сателлитом» управлять будет нелегко. Даже после победы Мао Сталин относился к нему прохладно. Во время своей первой поездки в Москву в декабре 1949 года Мао два с половиной месяца добивался поддержки и сотрудничества и в конце концов получил гораздо меньше, чем надеялся38. Отдельным источником напряжения стала корейская война — особенно после того, как Сталин отказался бросить Северную Корею и потребовал от китайцев спасти Ким Ир Сена от разгрома39.
На праздновании семидесятилетия Сталина в декабре 1949 года Хрущев сидел возле Сталина и Мао, однако не принимал участия в их разговорах. Но он много слышал и о Мао, и об отношении к нему Сталина. «Мао опирается на крестьян, а не на рабочий класс, — не раз говорил Сталин во время ночных „посиделок“. — И это марксист?» Сталин насмешливо называл Мао «пещерным марксистом», а после его визита в Москву «никогда не отзывался о нем хорошо». Хрущев полагал, что Сталин совершает «ошибку», стремясь добиться от Мао односторонне выгодных соглашений, а когда Мао был в Москве, «я видел, что Сталин проявлял неискреннюю вежливость. Чувствовалось какое-то его высокомерие в отношении Мао. Мао вовсе не глупый человек, сразу это понял, и это его раздражало, хотя сам Мао никакого недовольства внешне не проявлял…»40.
Не проявлял недовольства и сам Хрущев. Однако после 1953 года он постарался наладить с Мао более теплые отношения. Сталин едва не погубил отношения с Китаем, и теперь у Хрущева появился шанс превзойти своего учителя. Сталин презирал Мао за «пещерность»; Хрущев готов был сыграть роль доброжелательного наставника. Каково же было потрясение Хрущева, когда вместо благодарности и уважения Мао ответил ему откровенным презрением!
Первое время, однако, дела шли недурно. В 1953–1956 годах русскими или с помощью русских было построено 205 заводов и фабрик общей стоимостью два миллиарда долларов, причем 727 миллионов долларов были предоставлены советской стороной — и это в то время, когда самим русским не хватало средств на подъем промышленности. В октябре 1954 года СССР согласился отправить в Китай корпус специалистов; в 1957-м уже не меньше двух с половиной тысяч русских обучали китайцев всему на свете, от строительства до ядерной физики. В апреле 1955-го СССР дал обещание помочь Пекину разработать в мирных целях ядерную технологию. В те же годы в Советском Союзе обучались около десяти тысяч китайских студентов, а еще семнадцать тысяч проходили обучение у советских преподавателей в самом Китае41.
Помимо экономической помощи, Москва предоставляла Китаю дипломатическую и военную поддержку. Наследники Сталина помогли завершить корейскую войну, спонсировали участие Пекина в Женевской конференции 1954 года, посвященной судьбе Индокитая и Кореи, и настаивали на его включении в переговоры по европейским делам. В конце 1954-го СССР помог Китаю вернуть себе прибрежные острова Цзиньмэнь и Мацзу. Китайские представители присутствовали на заключении Варшавского договора в 1955-м, предварительно получили информацию о примирении с Тито, а во время восточноевропейских волнений 1956 года Хрущев постоянно консультировался с Мао. Советские военные советники помогали китайцам овладевать советской военной техникой, а в 1957-м Москва даже предложила снабдить Пекин образцом ядерной бомбы42.
В общем, все это складывалось в картину того, что историк Уильям Кирби назвал «грандиознейшей передачей технологий в мировой истории». Согласно бывшему переводчику Мао Ян Минфу, Хрущев «в отношениях с Китаем продвинулся далеко вперед по сравнению со Сталиным», и Мао это «оценил»43. Однако в эти «хорошие годы» уже были посеяны семена будущих разногласий. Воспоминания Хрущева о визите в Китай в 1954-м полны яда. Он благородно предложил вернуть Китаю Порт-Артур и Далянь. Но Мао, вместо того чтобы поблагодарить, возразил (указав на необходимость советской защиты от американцев), затем неохотно согласился, а под конец попросил Хрущева оставить в Порт-Артуре советскую тяжелую артиллерию. «Мы согласились оставить им вооружение, — вспоминал Хрущев, — но за плату. Чжоу же настаивал на том, что Китай хочет получить вооружение бесплатно». Кроме того, Хрущеву крайне не понравилась атмосфера при дворе Мао — «типично восточная. Все невероятно вежливы и любезны, но я видел, что это все притворство». В довершение ко всему, у Хрущева сложилось впечатление, что «Мао относится к другим нациям свысока… Мы-то искренне, по-братски относились к Китаю… После возвращения в СССР мы откровенно обменялись мнениями по этому вопросу в Президиуме ЦК КПСС… Докладывал я как глава делегации. Мое мнение сводилось к тому, что в наших отношениях с Китаем заложены опасные перспективы»44.
Скорее всего, память на сей раз обманула Хрущева — воспоминания о первой поездке в Китай окрасились в тона позднейшего гнева и разочарования. Однако китайцы в самом деле вели с Москвой игру, стараясь получить как можно больше, а отдать взамен как можно меньше. Перед поездкой китайские дипломаты озвучили большой список требований, отказавшись подать его в письменной форме; а затем Чжоу Эньлай заставил Хрущева выполнять обязательства, которые Москва, в сущности, на себя не брала. Хрущев полагал, что визит в Пекин прошел успешно, однако дома его стратегия вызвала сомнения и критику.
За предварительные переговоры с китайцами отвечал Микоян: его главным помощником был К. И. Коваль, заместитель министра внешней торговли. По рассказу Коваля, «Хрущев принял свое решение [дать китайцам все, что они просят] только исходя из внешнеполитических оснований, не думая ни о цене, ни о тех проблемах и трудностях, которые это решение повлечет за собой». Коваль утверждал, что советское тяжелое машиностроение не сможет обеспечить запросы китайцев — однако «каждый раз, когда я об этом заговаривал, Хрущев выходил из себя…». Первый секретарь «не умел выслушивать мнений, не совпадающих с его собственным, и терпеть не мог тех, кто с ним не соглашался». Хрущев «сверлил меня уничтожающим взглядом. Ясно было, что я попал в список его врагов». Микоян уговорил Хрущева отложить выполнение некоторых планов до 1960 года. Но даже урезанный список вызвал возражения Ворошилова. Хрущев пригрозил, что не поедет вовсе, если ему придется ехать «с пустыми руками». Бранью и угрозами он заставил Ворошилова отозвать свои возражения, а потом, когда коллеги разошлись, подозрительно поинтересовался у Коваля, не он ли настроил Ворошилова против его решения45. Вкладывая столько сил и средств в экономическое и политическое развитие Китая, Хрущев, несомненно, надеялся многое получить взамен. Тем сильнее было его разочарование, когда Мао ответил ему черной неблагодарностью.
