Я уже говорила, что английский у меня оставляет желать лучшего, но тут все друг друга понимали, про свое же дело говорим. Считая, что нужно устроить всеобщий шок, я предложила такую авантюру — заменить неожиданно музыку… вспомнить «Болеро»! «Болеро» у них продолжало жить в ногах. Костюмы для показательных выступлений, а оно у Джейн и Крис было именно «Болеро», у них с собой. Я собрала эту английскую компанию и говорю: «Все равно вас поставят третьими, понимаете, нет шансов». Слепому видно, что выше не поставят. К тому же еще и эта тренировка подкузьмила. Понятен настрой судей, хотя программа «Фред Астор» уже выглядела очень и очень прилично. Но в танцах как заранее сложится мнение арбитров, еще до старта, так оно и будет. Они уже судят не по катанию. Вот почему я решила устроить им резкую встряску. Пусть судят по свежему танцу, без заведомой договоренности. Но их мое предложение испугало. А я все настаивала на своем, доказывала, что это единственный правильный ход, какой бы не вышел результат, он получится назло арбитрам. Пусть они станут третьими, по зал-то встанет! Потому что на «Болеро» зал встает всегда, тем самым мы произведем дикий скандал. Это все, что я смогла изобрести за две бессонные ночи, которые я провела, страшно маясь: «Что же такое придумать?»
Справедливости ради должна сказать, что когда Джейн и Крис вышли на лед, я не ожидала такого фейерверка. Эго могли сотворить только они. Они катались, как последний раз в жизни. Тот вечер стал одним из самых больших потрясений в моей тренерской жизни. С середины программы я начала плакать. Я плакала еще раз на Играх в Лиллехаммере, когда выступал мой любимец, ученик Тамары Москвиной Артур Дмитриев. До старта было понятно, что их пара не обойдет Гордееву и Гринькова, но катался он гениально. Я редко плакала на соревнованиях, смотрела ли я чужих учеников или своих, очень редко. С середины программы Торвилл — Дин я рыдала. Они прошли весь танец на одном дыхании, они сделали невозможное, они катались на 6.0. Пара выглядела так, будто катается один человек, так слитно они исполняли элементы. Они выступали на ином уровне, чем остальные фигуристы.
Зал шумел, зал кричал, зал требовал, чтобы их поставили первыми. Они встали счастливые и гордые, а я рыдала. Рыдала на паре, с которой боролись мои любимые Бестемьянова и Букин. Я плакала о них, я жалела их и я была счастлива вместе с ними. Финал танца не увидела, слезы застилали глаза. Джейн мне потом сказала: «Я видела, как ты плакала».
Я всегда отношусь с трепетом к любым спортсменам, людям, рвущим жилы. И в этом олимпийском рывке они, конечно, порвали их до конца. Они так и остались третьими, но все равно вошли в историю как выдающаяся танцевальная пара. А я рада, что моя жизнь оказалась устроена таким образом, что я не только соприкасалась с ними, я в тяжелую минуту даже могла помочь. Я рада, что работала с ними, что мой театр выступал с ними сотни раз. Из своего дома, сняв со стены, я подарила им свою самую любимую картину — Люсьена Дюльфана «Одесса». Я и сейчас хожу на их шоу.
Екатерина Гордеева и Сергей Гриньков
Катя и Сережа тоже не были моими учениками. Но я с ними работала, и их судьба мне никогда не была безразлична. Ужасный, трагический конец их пары, и спортивной, и семейной, наверное, заставил меня вспомнить на этих страницах этих знаменитых чемпионов.
Они росли у меня на глазах, они какое-то время находились в моих руках, я хоронила 26-летнего Сережу. Вся наша общая жизнь уместилась в этих трех строчках.
Гордеева и Гриньков, когда закончили выступать в спорте, — точнее, им так казалось, — решили взять брейк, перерыв после Олимпийских игр, на год-два. Они еще не задумывались, что выберут для себя в дальнейшем, куда пойдут, но начали с того, что пришли работать ко мне в театр. Это произошло сразу после Игр 1988 года, после Калгари.
Они отработали в театре полтора сезона. Театр они выбрали вовсе не потому, что Катин папа Саша Гордеев работал у нас администратором. Нет. Они пришли потому, что уже не хотели выступать в спорте, а я в театре попутно готовила номера своим солистам для профессиональных чемпионатов мира. Обидно по сей день, что именно им, как мне кажется, номера я поставила не совсем удачно. То ли они еще не были готовы к подобной перемене, а возможно, я не угадала их стиль. С ними, с их самого раннего детства, хорошо работала хореограф Марина Зуева. Все же я успела сделать на них в театре спектакль. А потом и какой-то один номер у меня получился неплохо, но в профессиональном спорте их нужно иметь все же больше, чем один.
У Сережи была хроническая травма плеча, мы долго ее залечивали. Как бы то ни было, они поработали у меня, оставили в моей биографии свою страницу. В театре они поженились, с артистами мы справляли им свадьбу. С Катюшей у меня по сей день теплые отношения, а с Серегой сложилась замечательная искренняя дружба. Он был такой открытый парень, что по-другому и быть не могло. Ужасная, ужасная несправедливость, что он, человек необыкновенно талантливый, так рано ушел из жизни.
Все что можно сказать об этой паре, это то, что ее не тренеры придумали, она Богом была создана.
С Катей я вижусь каждый год, и с ее мамой, и с папой, и с дочкой Дашей. Я каждый год заезжаю к ним в гости, я слежу за тем, что она делает, как она живет, как ей ставят новые номера. Раньше она со мной советовалась в самых для нее важных вещах, теперь — нет. Катя уже несколько лет работает в «Старс он айс», катается одна. Я ей говорила: «Мне кажется, Катя, нужно, чтобы тебе сделали номер, использовав твои возможности как выдающейся парницы». Она волновалась, объясняя, что организаторы не пойдут на такой шаг, чтобы кто-то появился рядом вместо Сергея. Я ей советовала: «Если в номере будет задействовано несколько человек, чтобы не привязывать тебя к одному партнеру (то, чего боятся владельцы шоу: разрушения ее образа оставшейся одной женщины), ты бы лучше выглядела»… Спустя какое-то время она мне позвонила: «Я им предложила, и они это сделали».
У Сережи и Кати были абсолютно разные характеры. Катя — сильная, точная, знающая, что ей делать, и в то же время очень сомневающаяся в правильности выбранной дороги. Но именно она держала на ней Серегу. Катя в их паре была ведущей. Сереге все легче давалось, он способней от рождения. То, что одному нужно повторить десять раз, ему достаточно и одного, он все сделает. Он был в двигательном отношении невероятно талантливый человек. Катя любила много тренироваться, чего не скажешь о Сереже. Именно она везла на себе весь этот спортивно-семейный воз, заставляя работать и его, потому что Серега мог запросто отвлечься на друзей, погулять, он был невероятно компанейский человек, душа любого сбора. Его все обожали. Катя строгая, вся направленная на работу, на результат, а Сережа куда спокойнее относился к победам.
Они меня приглашали поработать вместе, ждали меня накануне Игр в Альбервиле в 1992 году. Ждали весь олимпийский сезон, после того как вновь решили выступать среди любителей, ждали до последнего момента. Я же в то время была увлечена Артуром Дмитриевым, не как тренер, а как простой зритель, буквально как его фанатка. Думала, что не имею права тренировать одну пару, а любить другую. Теперь мне этот довод кажется таким ерундовым, такой несусветной глупостью. Действительно, я считала Дмитриева и его партнершу Мишкутенок более эмоциональными, но прежде всего они вместе со своим тренером Тамарой Николаевной Москвиной были реформаторами. Кроме того, Катя не расставалась с Мариной Зуевой, прошедшей с ней по всем ступенькам, от юниоров до чемпионов, и мне казалось, что Марина сумеет им больше помочь. А они все меня ждали до последнего, и слава богу, на меня не обиделись, хотя и могли. Во всяком случае я чувствовала себя счастливой, когда они выиграли, они безупречно катались весь сезон. Но справедливости ради должна сказать, что на тех Олимпийских играх фантастически выступал Артур. Я плакала, такая у него получилась замечательная программа. На меня эмоционально производило сильнейшее впечатление не только катание Артура и его партнерши, но и работа Тамары, которая смогла перевернуть новую страницу в парном катании…
