К нам приезжали в Америку посланцы родной федерации, просматривать программы еще до первого старта. Посланцы — это президент федерации Писеев, его жена, она же судья, с ними Кабанов. Смотрели напряженно, программа эмоциональная и сложная. Не похожая ни на одну из тех, что были доселе. «Вы не боитесь такой трудной темы, могут ведь сказать — это не танцевальная программа?» Я возражаю, сказать и так могут все, что угодно. Понимаю, что мне с ними придется на Играх нелегко, они же задумали поменять чемпионов. Так оно и получилось, русский судья показал на Олимпийских играх оценку первой пары на оригинальном танце ниже, чем второй, при том, что в нем не было ни одной помарки. Тем самым давали понять остальным арбитрам, кто ценнее для страны. Забавно, но в Нагано впервые в сезоне они чисто прокатали оригинальный танец. До этого побеждали с падениями, а тут первый раз ни одной ошибки, а судьи разделились четыре к пяти.
Программу я показала, как всегда, Лоуренсу Деми, хотела узнать его мнение. Подобной похвалы я за всю свою жизнь не услышала. Он сказал следующее: «Не меняйте ни одного шага, ни одного жеста, весь танец — как одно слово». Лоуренс говорит, что ничего похожего он в своей жизни не видел, он не понимает, как они вообще держатся на льду, а не падают с каждого движения. То, что они вытворяют, сделать коньком невозможно. Все действительно на грани, спасает их высочайшее мастерство. Но она по-прежнему бьется в падучей.
Мы все равно что-то переделываем, что-то добавляем, что-то снимаем. Короче говоря, готовимся к Олимпийским играм. Илюшу выпроваживаем в Нагано, я остаюсь с ними, вылетаю через два дня. Ему раньше надо акклиматизироваться, им выступать позже. Наконец доехали до Олимпийских игр. Тренировки они проводят блестяще, ни у кого нет вопросов. И вдруг в первом же обязательном танце она начинает нервничать, и поворот, который она делает с закрытыми глазами — она вообще мастерица в поворотах, — срывает. В первом же обязательном танце! Но Грищук и Платов все равно остаются первыми, несмотря на ухищрения нашего судьи, потому что вторая пара — Крылова и Овсянников — тоже срывает поворот. Но теперь всей бригаде арбитров ясно, что можно менять русских местами, раз их же судья готов подобное сделать. Это сильный удар. Но он не достигает цели, нужного количества голосов собрать не удается.
Никто не обсуждает в одиночном катании, сколько, предположим, у Кулика было первых мест, когда он выиграл короткую программу, а сколько у Стойко? Но в танцах такие вопросы муссируются, травля продолжается. Я говорю своим олимпийцам: «У вас никакого выхода, вы должны показать всем, кто вы есть. В противном случае вас завтра будут убирать».
Стартовый номер у них перед второй парой. Они вышли на лед. Перед стартом Чайковская сидела с Пашей, я — с Женей. Он все время говорил: «Готов, готов, готов», накачивал себя. Мне стало страшно, он перевозбудил себя перед стартом, начал молиться. Я стою у борта и вижу, что у него дыхание уже остановилось, так он себя перекачал. Как-то надо его привести в чувство… У меня в руках бутылка минеральной воды. И я со всего маха обливаю его этой водой за пятнадцать секунд до старта. Он в ужасе: «Ой, я рубашку гладил весь день!» Стоит абсолютно мокрый. Она сразу плакать. Я ее дергаю, кричу: «Он готов, катайтесь, катайтесь».
С первого такта музыки я поняла — они победят. Хотя у меня потом все руки посинели, так странно выразилось мое напряжение. Я никогда столько не плакала после выступления своих учеников. Как стояла с Чайковской рядом, так прямо на нее и повалилась. Плакала оттого, что они смогли, оттого, что я смогла.
Они показали фантастическое катание. Выразили и сказали все, что слышали в этой музыке. Но главное — они выжили и я выжила. От этого и плакала. Никто, кроме меня, не знал, как тяжело мне досталась их золотая медаль, как до боли жутко было каждый день настраиваться на их тренировки. Как надо было прощать, молчать, любить. Как приходилось их ободрять, как приходилось быть им опорой. Тысячу раз за год она спрашивала меня: «Мы выиграем Олимпийские или нет?» Они их выиграли. И от этого я плакала.
После того как они стали чемпионами, скажу честно, больше ее судьба меня не интересовала. Мне хватало удовлетворения от того, что я выполнила свои обязательства. И когда я вышла из ледового дворца после их победы, я ощущала себя совершенно пустой, сил не осталось. Илюша выиграл, они выиграли, я была счастлива, у меня две золотые медали. Счастлива, но без всяких сил радоваться счастью.
Паша сразу, еще в Нагано, начала поднимать ставки. Похоже, что она думала, сейчас к ней выстроится очередь и все ее будут приглашать в знаменитые шоу, может, даже подерутся из-за нее. Но танцы — такой вид фигурного катания, на который очереди не выстраиваются. Нигде, ни в Америке, ни в Канаде. Это не парное катание, тем более не одиночное. А у нее, бедняжки, головку занесло, как у человека, в общем-то, недалекого, изощренного лишь в хитрости. После Олимпийских игр она отказалась ехать в тур, где платят большие деньги, но главное — чемпионы обязаны в нем участвовать. Потом сказала, что поедет, только деньги ей нужно выдать заранее и в конверте. Я что-то не слышала о том, чтобы сто тысяч долларов в конверте выдавались, во всяком случае официально. Но я также не знаю и случая, чтобы в туре обманывали. Серьезные люди их проводят, весь мир в этом участвует. Она так достала организаторов, что они ей четыре раза меняли билеты. Ей хотелось привлечь к себе особое внимание. Но, к счастью, я уже к этому сумасшествию не имела отношения. В туре они катали мою программу. Заплатить за эти показательные выступления она мне не соизволила. Видимо, искренне считала, что работа с нею и есть высшее наслаждение, которое излишне обременять финансовыми вопросами.
Однажды Женя пришел ко мне и заявил, что не может с ней больше кататься. Я только и сказала: «Женя, ты должен хорошенько подумать, потому что рискуешь славой. Вряд ли у тебя легко сложится жизнь с новой партнершей. Не хочу взять на себя ответственность что-то тебе советовать. Но хочу предупредить, тебе придется нелегко, тебя могут не брать в знаменитые ледовые шоу. А это означает, что ты не сможешь зарабатывать приличные деньги». Он ответил: «За эти незаработанные деньги я хочу купить себе свободу. Я или сейчас выпрыгну прямо от вас, вот с этого окна, или вы мне пообещаете, что будете помогать с той партнершей, которую я себе выберу». И пошел, правда, не к окну, а к двери. Вслед ему я сказала, что буду помогать, но пусть он еще немного подумает. Он звонил мне из разных городов в течение всего тура, и я снова и снова просила: «Подумай, подумай еще раз, подумай». Конечно, я понимала его, он не мог больше терпеть унижения. Ни один нормальный человек не мог бы больше терпеть такого.
В один прекрасный день Женя позвонил мне и сказал: «Татьяна Анатольевна, я начинаю кататься с Майей Усовой. У нас с Оксаной завтра последнее выступление в туре. Вы будете мне помогать?»
Я ответила «да».
Майя Усова и Женя Платов — это уже другая история. Начали они с полного нуля, потому что Майя не тренировалась четыре года. Она с бывшим мужем и партнером Жулиным решили не тренироваться, а только выступать. Здесь действует совершенно другой функциональный уровень. С Женей ей полагалось засучив рукава кататься по шесть часов в день. Они прошли этот нелегкий путь и выиграли чемпионат мира среди профессионалов. Потом выиграли все профессиональные соревнования в сезон 1999 года, тем самым подтвердив свое право на место в элите. А альтернативная, как я понимаю, пара Грищук и Жулин перестала существовать после двух выступлений.
