Мадонну постоянно знобило, она никак не могла согреться. Она ждала, когда же съемочный день закончится, чтобы немного расслабиться и подремать, что, впрочем, удавалось ей не часто. Она паниковала, срывалась, «как Джуди Гарленд в конце жизни». Впоследствии Мадонна признавалась, что ее преследовало ощущение, что она разрушает все то, что так тщательно и со старанием строила всю жизнь. Она чувствовала, что теряет все то, чего с таким трудом добивалась.
Времена наставали тяжелые.
Ничего особенного?
13 апреля 1996 года менеджер Мадонны Каресс Норман позвонила знаменитой журналистке светской хроники Лиз Смит, всегда с симпатией относившейся к Мадонне, и подтвердила сообщение о беременности Мадонны. Статья Смит на следующий же день облетела весь мир. «Сюрприз, сюрприз, аист больше не может ждать, — писала Смит. — Мы получили радостные известия из Будапешта: Мадонна действительно беременна!»
«Мадонна не хочет, чтобы в этом видели что-то особенное, — сказала Лиз Розенберг в телефонном разговоре с Лиз Смит на следующий день. — Но я не знаю, как она хочет этого добиться. Но она ужасно счастлива, и все ее близкие тоже. Не хочется говорить штампами, особенно о Мадонне, но она просто сияет!»
Незадолго до разговора с Лиз Смит Мадонна позвонила своему отцу Тони, чтобы порадовать его. Во время съемок «Эвиты» она ощутила особенную связь с семьей благодаря долгим междугородным переговорам. Каждый раз, когда Мадонна звонила отцу из Аргентины, чтобы сказать, как она скучает, он был безумно рад ее слышать. Он гордился дочерью. Теперь они говорили о ее жизни и карьере гораздо спокойнее. Тони всегда хотел, чтобы его дочь свернула с ложного пути, который избрала в самом начале.
За полтора года до этого Тони позвонил Мадонне, чтобы сказать, что он видел клип «I'll Remember» и считает, что она выглядела в нем великолепно, Вместо того чтобы порадоваться добрым словам, Мадонна разозлилась.
«Папа, я сняла его полгода назад, а ты только что увидел?» — заявила она.
«Но ты же знаешь, мы мало смотрим телевизор», — оправдывался отец.
«Могли бы и побольше, если бы вас интересовало то, что я делаю, — продолжала злиться Мадонна. — Господи, у вас даже кабельного нет!»
Ссора разгоралась. «Мой отец просто отказывается признавать меня и тот успех, которого я добилась», — заявила Мадонна журналистам спустя некоторое время после скандала. Однако находясь так далеко от дома, в таком сложном положении, Мадонна сумела преодолеть свою отстраненность от семьи. Она даже стала тосковать по отцу и родным. «Она очень тосковала, — вспоминает брат Мадонны Мартин, которому она часто звонила. — Она звонила всем нам, ее братьям и сестрам, порой даже кузенам». Тони говорил одному из родственников: «Мы разговариваем и не ссоримся. Не знаю, может быть, наши отношения изменятся». Похоже было, что Мадонна действительно становится другим человеком — более мягким, более спокойным. Ведь она пыталась убедить свою публику в том, что она стала именно такой. «Она не стала святой, — говорил Алан Паркер, — но я заметил, что к концу съемок она заметно подобрела».
Узнав о своей беременности, Мадонна сказала, что не хочет, чтобы ее отец узнал об этом из газет. Она позвонила ему, чтобы сообщить новости, и сказала, что он — самый важный человек в ее жизни, что она надеется, что ее ребенок не будет относиться к ней так, как она сама относилась к своему отцу. Разумеется, Тони знал, что Мадонна не замужем и не собирается выходить замуж за Карлоса Леона. Однако он был очень тронут ее звонком. «Мы плакали, — вспоминал он. — Я понял, что моя девочка стала взрослой. И она была очень добра ко мне. Мы не ссорились».
Беременность Мадонны заставила ее понять, что для своего ребенка она будет единственным родителем и должна стать хорошей матерью. Если она злилась из-за смерти матери и вымещала свою злость на отце, как поступают в подобной ситуации почти все люди, то теперь она поняла, насколько несправедлива она была к отцу. А может быть, она стала достаточно взрослой, чтобы понять, что смерть матери — это ужасная трагедия, в которой никто не виноват, что способность отца не сломаться и жить собственной жизнью — не признак слабости, не предательство, а проявление силы и смелости. Эта трагедия не сломала и саму Мадонну, хотя ей было очень трудно справиться. Дочь оказалась достойной своего отца. Как говорится, яблочко от яблони недалеко падает.
Сообщения о беременности Мадонны не стали сюрпризом для ее близких — новость распространилась по земному шару буквально мгновенно. Со свойственной ей драматичностью Мадонна восклицала: «Что ж, мир все узнал. Я чувствую себя выпотрошенной. Мои фотографии помещают на обложки, обо мне твердит Си-эн-эн, даже венгерское радио и то отозвалось. А что такого особенного случилось? Я хочу, чтобы мне дали спокойно работать».
Сорокадевятилетняя мать Карлоса Леона, Мария Леон, выступила в поддержку Мадонны. «Все, что говорят о ней люди, неправда, — заявила она. — Если бы вы знали ее лучше, то поняли бы, что она очень нежная и любящая. Она обычный человек, как вы или я». Отец Карлоса, Армандо, добавлял: «Она очень любит Карлоса. И мы тоже ее любим». (Армандо рассказывал, что, когда его сын впервые привел Мадонну к ним домой на обед, «мы просто не поверили собственным глазам. Мы думали, что она суперзвезда, а ей понравился наш обед и кубинская музыка. Мы проболтали всю ночь».)
Пристальное внимание публики, вызванное ее беременностью, раздражало Мадонну, поскольку в съемках «Эвиты» наступал ответственный момент. Больше всего она хотела уединения и покоя, чтобы закончить такой важный для себя фильм.
Чтобы пресса не заскучала, материал ей стал подбрасывать Карлос Леон. Он прилетел к Мадонне в Буэнос-Айрес, потому что она хотела, чтобы он морально поддержал ее, когда она объявит о своей беременности. Но очень скоро ему надоело дожидаться ее после многочасовых съемок. Он вернулся в Нью-Йорк и обнаружил, что журналисты очень интересуются им. «Так славно вернуться в Нью-Йорк», — заявил он фотографу, снявшему его на скамейке в Центральном парке. К его разочарованию, пресса прозвала его «осеменителем Мадонны» и «красавчиком — делателем младенцев».
Журналисты сразу же узнали, что Карлос родился в Нью-Йорке, вырос на Девяносто Первой улице в бедном районе. Он никак не мог избавиться от кубинского акцента, за что подвергался насмешкам. Многие журналисты писали, что он рассчитывал на помощь Мадонны. «Карлос всегда хотел большего, — вспоминала одна из подружек Карлоса, пожелавшая остаться неизвестной. — Он надеялся стать манекенщиком или актером».
Верный друг Майкл Гэки выступил в защиту Карлоса: «Он не просто носит ее шлейф. Он каждый день поднимается в шесть утра и работает по двенадцать-тринадцать часов, чтобы заработать деньги. Он познакомился с ней полтора года назад и, на мой взгляд, практически не изменился за это время». Гэки объяснял, что они с Карлосом всегда влюблялись в женщин, «добившихся большего успеха», чем они сами, но «мы всегда платили за себя сами».
Патриция Гонзалес, подруга Карлоса, говорит о нем так: «Он относится к тому типу людей, которые умеют видеть истинную сущность человека. Точно так же он относился и к Мадонне. Он полюбил ее с первого взгляда. Ее застенчивость поразила его.
