– Да, да. – Моррис продолжает смеяться, но теперь даже для его собственных ушей смех звучит очень уж неестественно. – Словно вы – Ганнибал Лектер.
– Словно я – Рыбак, – отвечает Генри, и «авиационные» очки медленно поворачиваются к Моррису. Солнечные лучи отражаются в них, и на мгновение они превращаются в языки пламени. Моррис непроизвольно, даже не подозревая об этом, отступает на шаг. – Альберту Фишу нравится начинать с задницы, ты это знал?
– Н…
– Именно так. Он говорит, что кусок юной задницы так же хорош, как телячья вырезка. Его собственные слова. Из письма матери одной из жертв.
– Ни фига себе. – Голос у Морриса – как у человека, готового шлепнуться в обморок, как у откормленного маленького поросенка, не пускающего в свой дом большого голодного волка. – Но мне нет нужды особо волноваться. Ведь вы – не Рыбак.
– Не Рыбак? С чего ты так решил?
– Ну, прежде всего вы – слепой.
Генри молчит, только смотрит на Морриса, которому с каждым мгновением становится все тревожнее, сверкающими на солнце очками. И Моррис думает: «А слепой ли он? Для слепого он слишком хорошо ориентируется… Как он меня вычислил, стоило мне выйти из двери. Это очень подозрительно».
– Я буду молчать, – обещает он. – Честное слово.
– Именно это мне и нужно, – ровным голосом отвечает Генри. – А теперь, раз уж с этим нам все ясно, что ты мне принес? – Он держит в руке си-ди, но, с облегчением замечает Моррис, держал бы иначе, если б мог разглядеть.
– Ну, это группа из Расина. «Грязная сперма». И они сделали новую аранжировку «Куда ушла наша любовь?» старой песни «Супримз». Только резко взвинтили темп. Получилось чертовски весело. Совсем другой ритм.
– «Грязная сперма», – повторяет Генри. – Не они раньше назывались «Клитор Джейн Виатт»?
Моррис смотрит на Генри с обожанием, которое может быстро перерасти в любовь.
– Ведущий гитарист «Грязной спермы» в свое время собрал «КДВ». Потом он и бас-гитара поругались, не сошлись насчет Дина Киссинджера и Генри Ачесона, и Акки Дакки, этот гитарист, ушел, чтобы организовать «Грязную сперму».
– «Куда ушла наша любовь», – мурлычет Генри, потом отдает си-ди. Словно увидев, как вытягивается лицо Морриса, добавляет: – Никто не должен видеть меня с этим диском, понимаешь? Сунь его в мой шкафчик.
Лицо Морриса тут же расплывается в широкой улыбке.
– Конечно! Будет сделано, мистер Лайден.
– И чтоб никто тебя при этом не видел. Особенно Хоуви Соул. Хоуви обожает совать нос в чужие дела. Не стоит следовать его примеру.
– Никогда! – Все еще улыбаясь, довольный тем, как все закончилось, Моррис берется за ручку двери.
– Моррис…
– Да?
– Раз уж ты знаешь мой секрет, может, тебе лучше называть меня Генри.
– Генри! Да! – Для Морриса Розена это лучшее утро за все лето.
Можете поверить.
– И вот что еще…
– Да? Генри? – Моррис решается представить себе день, когда они станут Хэнком и Морри.
– Насчет Крысы держи рот на замке.
– Я уже обещал…
– Да, и я тебе верю. Но искушение подкрадывается исподволь, Моррис. Искушение подкрадывается, как вор в ночи или как киллер, выслеживающий жертву. Если ты поддашься искушению, я об этом узнаю. Я это учую на твоей коже, как дешевый одеколон. Ты мне веришь?
– Э… да. – Потом, когда у него появилось время все хорошенько обдумать и взвесить, Моррис придет к выводу, что угроза Лайдена – чушь собачья, но сейчас он ему верит. Верит. Словно его загипнотизировали.
– Очень хорошо. А теперь иди. Скажи, чтобы подготовили рекламные ролики «Лучших скобяных товаров», «Салона «шевроле» Заглата» и «Мистера Вкусные Ребрышки».
– Понял.
– Что же касается вчерашней игры…
– Страйк-аут Уикмена в восьмом иннинге? Вот козел. Так подвел «Брюэров».
– Нет. Я думаю, нам нужна круговая пробежка Марка Лоретты в пятом. Лоретте не часто удается так ловко попасть по мячу, а болельщики его любят. Не могу понять почему. Даже слепому ясно, что игрок он так себе. И удар слабоват, и скорость не та. Положи си-ди в мой шкафчик, и я обязательно его передам, если увижу Крысу. Я уверен, что он прокрутит диск.
– Трек…
– …семь, семь, божественные ритмы. Я не забуду, и он тоже. А теперь иди.
Моррис бросает на Генри еще один благодарный взгляд и исчезает за дверью. Генри Лайден, он же Джордж Рэтбан, он же Висконсинская крыса, он же Генри Шейк (мы познакомимся с ним, но не сейчас, позже), закуривает новую сигарету, глубоко затягивается. У него нет времени, чтобы докурить ее до конца, сельскохозяйственные биржевые новости уже в эфире (свинина дорожает, пшеница дешевеет, кукурузу отрывают с руками), но ему необходима пара затяжек, чтобы успокоиться. Генри предстоит долгий-долгий день, который должен закончиться концертом на Клубничном фестивале в «Центре Макстона по уходу за престарелыми», доме антикварных ужасов. Господи, убереги меня от когтей Уильяма Шустрика Макстона, часто думает он. Выбирая между перспективой жить в ЦМ и сгореть, облившись бензином, он всякий раз отдает предпочтение самосожжению. А потом, если он совсем не выдохнется, к нему заедет его друг и они смогут приступить к чтению «Холодного дома», как уже давно собирались. Это будет настоящий подарок.
Сколь долго, думает он, Моррис Розен сможет держать язык за зубами? Генри полагает, что сумеет это выяснить. Он слишком любит Крысу и сдаст ее лишь в случае крайней необходимости. Это бесспорно.
– Дин Киссинджер, – бормочет он. – Генри Ачесон. Акки Дакки. Спаси нас, Господи.
Он еще раз затягивается, бросает сигарету в ведро с песком. Пора идти в студию, пора воссоздать в эфире вчерашнюю круговую пробежку Марка Лоретты, пора отвечать на звонки фанатов спорта из округа Каули.
А нам пора улетать. Колокол лютеранской церкви возвещает, что висконсинское время – семь утра.
Во Френч-Лэндинге жизнь набирает ход. В этой части света люди не привыкли залеживаться в кроватях, и мы должны поспешить, чтобы всюду успеть. Скоро начнут происходить разные события, и происходить быстро. Пока мы выдерживаем нужный темп, до прибытия в конечный пункт нам остается только одна остановка.
Мы поднимаемся в теплое небо, на мгновение зависаем рядом с радиобашней KDCU (мы так близко, что слышим, как включается и отключается невидимый на солнце сигнальный фонарь, до нас доносится низкий, но немного зловещий гул электричества), смотрим на север, определяемся с нашим местоположением. В восьми милях выше по течению реки расположен город Грейт-Блафф, названный так по высящемуся там действительно огромному известняковому утесу
[29]. Место это, по слухам, нехорошее, потому что в 1888 году вождь индейского племени фокс (по имени Дальний Взор) собрал всех своих воинов, шаманов, женщин, детей и велел им прыгать с утеса, дабы избежать ужасной судьбы, которая привиделась ему во сне. И индейцы его племени, как и последователи Джима Джонса, подчинились.
