Радио, ой, извините, ра-дио, стоит на подоконнике нетронутое. Чертовски хороший радиоприемник «Боуз», о котором Пол Харви всегда говорит в своей дневной программе.
За радиоприемником, по другую сторону грязного стекла, – пожарная лестница. Один взгляд на шпингалет, и триумфальная улыбка Энди вянет. Он все равно подходит к окну. Оно закрыто, он видит только короткий участок влажной железной лестницы, которая спускается в туман. Ни тебе синего халата, ни лысого черепа. Понятное дело. Шпингалет закрыть снаружи физически невозможно.
Энди отворачивается от окна, несколько секунд стоит задумавшись, потом опускается на колени и заглядывает под кровать. Видит старую оловянную пепельницу, на которой лежит нераспечатанная пачка «Пэлл-Мэлл» и одноразовая зажигалка с логотипом «Кингслендского крепкого». Больше ничего, кроме катышков пыли. Он опирается рукой на кровать, чтобы подняться, и тут его взгляд падает на приоткрытую дверцу стенного шкафа.
– Там, – выдыхает Энди так тихо, что слово едва долетает до его собственных ушей.
Поднявшись, он направляется к приоткрытой дверце. Туман, как говорил Карл Сэндберг
[78], возможно, и ходит на маленьких кошачьих лапках (возможно, и нет), но именно на них Энди Райлсбек пересекает комнату Джорджа Поттера. Сердце бьется так сильно, что раздувается и начинает пульсировать вена посреди лба. Мужчина, которого он видел, в стенном шкафу. За это говорит логика. Не просто говорит – кричит криком. Но если этот мужчина – потерявший ориентировку пациент «Центра Макстона», в тумане случайно забредший в отель «Нельсон», почему же он не ответил Энди? Почему спрятался? Потому что он, конечно же, стар, но отнюдь не заблудился, вот почему. Ориентируется он ничуть не хуже Энди. Этот старик – гребаный вор, который прячется в стенном шкафу. Возможно, с зажатым в руке ножом, который достал из кармана старого халата. Может, приспособил под дубинку вешалку, скинув с нее одежду. Может, просто стоит, не шевелясь в темноте, готовый наброситься на противника с голыми руками. Энди без разницы. Он, конечно, боится (ничего удивительного, он же ушедший на пенсию продавец – не Супермен), но внутреннее напряжение уже перешло в злость, и его уже не остановить. Теперь Энди больше разъярен, чем испуган. Он охватывает пальцами круглую ручку дверцы стенного шкафа. Делает вдох… другой… готовясь к решительной схватке… еще вдох, наудачу, и…
Энди резко дергает дверцу на себя, так резко, что дребезжат пустые вешалки. Приседает, сжав пальцы в кулаки, ожидая нападения лысого старика в синем халате.
– Выходи оттуда, гребаный…
В стенном шкафу никого нет. Четыре рубашки, один пиджак, два галстука и трое брюк тихонько раскачиваются. На полу потрепанный старый чемодан, которому, похоже, довелось познакомиться со всеми автовокзалами Америки. Больше ничего. Никакого греба…
Но что-то есть. На полу под рубашками. Не одно что-то. Несколько. С полдюжины. Поначалу Энди Райлсбек то ли не понимает, что видит, то ли не хочет понимать. Потом до него доходит, и он пытается закричать. Не может. Предпринимает вторую попытку – результат тот же. Воздух не желает выходить из легких, грудь словно сжали железными обручами. Он пытается отвернуться, но и с этим ничего не выходит. Он уверен, что Джордж Поттер вот-вот вернется, и если Поттер застанет его в комнате, Энди может распрощаться с жизнью. Джордж Поттер не может допустить, чтобы Энди разболтал об увиденном. Но он не может повернуться. Не может закричать. Не может оторвать глаз от секрета в шкафу Джорджа Поттера.
Не может шевельнуться.
Из-за тумана темнота спускается на Френч-Лэндинг необычно рано, где-то в половине седьмого. Окутанные им желтые фонари «Центра Макстона по уходу за престарелыми» напоминают огни круизного лайнера, дрейфующего в море. В крыле «Маргаритка», где живут милейшая Элис Уитерс и куда менее милый Чарльз Бернсайд, за столом дежурного сидит широкоплечая крашеная блондинка Вера Хатчисон (Пит Уэкслер и Батч Йеркса, закончив смену, разошлись по домам). Перед ней – книга кроссвордов. Сейчас она раздумывает над атрибутом интерьера из восьми букв, первая буква Ш, четвертая – О. Она терпеть не может такие длинные слова.
Со скрипом открывается дверь мужского туалета. Она поднимает голову и видит выходящего оттуда Чарльза Бернсайда, в синем халате и паре ворсистых шлепанцев в желто-черную полоску, похожих на огромных шмелей. Шлепанцы она узнает сразу.
– Чарли? – Вера кладет карандаш в книгу кроссвордов и закрывает ее.
Чарли продолжает идти, челюсть отвисла, по подбородку течет струйка слюны. Но на лице неприятная ухмылка, которая Вере очень не нравится. Этот старикан, возможно, растерял почти все свои мозги, но те, что остались, очень злобные. Она знает, что иногда Чарли действительно не слышит, когда она к нему обращается (или не понимает ее), но уверена, что бывает и другое: он просто прикидывается, что не слышит и не понимает. И она почти наверняка уверена, что сегодня – тот самый случай.
– Чарли, ты зачем надел шлепанцы Элмера? Ты знаешь, что их подарила ему его правнучка.
Старик, Берни – для нас, Чарли – для Веры, продолжает волочить ноги в направлении М18. И наверное, доберется до своей комнаты, если куда-нибудь не свернет.
– Чарли, остановись.
Чарли останавливается. Стоит в коридоре «Маргаритки», словно выключенная машина. Челюсть отвисает еще больше. Слюна отрывается от подбородка, и на линолеуме, между шлепанцами-шмелями, появляется мокрое пятнышко.
Вера встает из-за стола, подходит к Чарли, приседает рядом. Если бы она знала то, что известно нам, то дважды подумала, подставляя незащищенную шею под эти болтающиеся руки, скрюченные артритом, но еще очень сильные. Разумеется, она ничего не знает.
Вера берется за левый шлепанец:
– Подними ногу.
Чарльз Бернсайд поднимает правую ногу.
– Перестань издеваться надо мной, – рявкает Вера. – Другую.
Берни чуть-чуть приподнимает левую ногу, чтобы Вера могла стащить с нее шлепанец.
– А теперь правую.
Незаметно для Веры, которая смотрит на его стопы, Берни вытаскивает из ширинки пенис и делает вид, что писает на затылок Веры. Его ухмылка становится шире. При этом он поднимает правую ногу, и Вера с нее стаскивает второй шлепанец. Когда она отрывает глаза от пола, сморщенный «крантик» Берни уже убран. Он подумывал окрестить ее мочой, действительно подумывал, но в этот вечер он и так много чего успел. Еще одно маленькое дельце, и можно отправляться в мир снов. Он – старый монстр. Ему требуется отдых.
– А теперь скажи мне, – продолжает Вера, – почему один шлепанец грязнее другого? – Нет ответа. Собственно, она его и не ждет. – Ладно, красавчик. Возвращайся в свою комнату или иди в актовый зал, если хочешь. На ужин сегодня подогретый в микроволновке попкорн и «Джелло». По телевизору – «Звуки музыки». Я позабочусь, чтобы шлепанцы вернулись к хозяину, и мы никому не скажем, что ты их брал. Это будет наш маленький секрет. Но если возьмешь еще раз, я скажу начальству. Усек?
