Начало работы парламентской сессии думы ничем не было заметным даже для самих депутатов, настроение которых в большинстве своем было унылым и склонным к разброду. Выразитель крайнего правого фланга думской оппозиции Пуришкевич в первом заседании заявил: «Я сознаю бесцельность думских речей, признаю безнадежность в данный момент работы думы, — никакая работа думы, никакие речи в ней не помогут. Нас, — продолжал он, — распустят, распустят скоро и совсем распустят»
[437]. Этот влиятельный депутат, очевидно, владел информацией, что у председателя правительства уже имелся указ царя о досрочном роспуске Государственной думы и Государственного совета. Казалось, все складывается так, что четвертая дума закончит свою последнюю сессию бесцветно и безрадостно.
Но вышло иначе. Совершенно неожиданно на улицах Петербурга появились толпы народа, и, не нарушая общественного порядка, они ходили по улицам и кричали заунывно и жутко: «Хлеба, хлеба, хлеба…» В думских кулуарах говорили, что все эти «голодные демонстрации» были подготовлены самим Протопоповым, «отличившимся» при подавлении беспорядков 14 февраля, которых в действительности не было, но министр за их «пресечение» получил благодарность от монарха
[438]. Так возник продовольственный кризис, который вскрыл старую проблему, плохо решаемую властью, и в условиях которой легко можно было действовать вредителям и провокаторам. 19 февраля министр земледелия Риттих, градоначальник Петрограда генерал Балк и новый уполномоченный по продовольствию Вейс (все пруссаки) на третий год войны решили перестроить организацию снабжения продовольствием столицы империи, и переложить эту важнейшую проблему на общественные организации города, которые не имели для этого ни властных рычагов, ни средств для закупки хлеба и продовольствия, ни транспорта и, главное, опыта, — важнейшего инструмента управления в любом государственном деле. В разрешение этой надуманной и бесперспективной проблемы были втянуты представители Совета министров, Государственного совета, Государственной думы, Петербургской городской думы и петербургского земства, которые на экстренном совещании в Мариинском дворце 24 февраля постановили: «Немедленно передать заведывание продовольственным делом в Петрограде Петроградскому городскому общественному управлению»
[439].
Пока решался этот вопрос, поставщики хлеба и хозяева пекарен взвинтили цены и стали продавать муку по «вольным», страшно высоким ценам, и хлеба стало выпекаться меньше, чем это было нужно жителям города. Все бросились запасаться хлебом, переводя его в сухари, обостряя и без того сложную проблему с обеспечением продовольствием населения. Тут же возникли протестные настроения, связанные с недопоставкой хлеба в столицу, и в ответ на экономические требования рабочих управление путиловских заводов объявило об увольнении 30 тыс. своих рабочих.
Так появилась искра, взорвавшая спокойную обстановку в столице империи. Умеренные слои населения города сразу почувствовали угрозу своему существованию именно с этой стороны и предлагали правительству и городской власти свои капиталы и сбережения, чтобы поскорее разрешить продовольственный кризис, но проблема сознательно обострялась, чтобы довести правительство до краха и неспособности вести войну с Германией и Австро-Венгрией. В этих кругах отдавали себе отчет, что волнениями в городе «может воспользоваться и непременно воспользуется не только враг внешний — немец, но и враг внутренний — реакция, желающая скорейшего заключения сепаратного мира с немцами…»
[440]
Попытка Петербургской городской думы и петербургского земства создать продовольственные и обывательские комитеты, в которых могли бы участвовать и работать и нецензовые слои населения, натолкнулась на противодействие полиции, которая без разбора арестовывала всех участников вновь создаваемых комитетов на основании закона о чрезвычайном положении в столице и стране, ограничения которого действовали всю войну. Общественные круги были возмущены действиями полиции, и в знак протеста на улицы вышли законопослушные граждане, поддержанные рабочими коллективами и простыми обывателями. Они вели себя мирно, и если бы царская власть не применила к этим людям насилие — революции могло и не быть.
23 февраля толпы народа начали направляться к центральным улицам города, а на следующий день между полицией и народом начались кровавые столкновения на Невском, у Литейного проспекта и у Городской думы. Выстрелами полиции было убито 12 человек, еще большее число было раненых. Среди восставшего народа было много солдат и матросов, притом целыми подразделениями, и полицейские высокие чины, испугавшись армии, распорядились переодеть всех городовых в солдатские шинели. Такому же маскараду подверглась и конно — полицейская стража, и петроградская уездная полиция.
[441] На другой день полицейские, возглавляемые начальником жандармского отделения Николаевского вокзала генералом Фурсой, на Знаменской площади открыли огонь по мирным жителям, заставив даже самых спокойных людей браться за оружие и требовать мщения.
Собравшиеся вечером депутаты Прогрессивного блока единогласно приняли резолюцию: «Правительство, обагрившее свои руки в крови народной, не смеет больше являться в Государственную думу, и с этим правительством Государственная дума порывает навсегда»
[442].
На улицы Петрограда, на которых собирались мирные жители города, требующие решения продовольственной проблемы, были двинуты войска, а на крыши домов и колоколен забрались полицейские с пулеметами, которым за стрельбу по людям была обещана награда в 1000 рублей каждому стрелку. Для выдачи таких наград Протопопов получил специальную ассигновку
[443]. Открытый полицейскими огонь по безоружным и невинным людям окончательно дестабилизировал мирную обстановку в городе и сделал ее фронтовой, что заставило многих граждан взяться за оружие.
25 февраля на сторону городского населения стали переходить городовые и донские казаки, а вслед за ними отказались от усмирения народа знаменитые и прославленные полки Волынский и Преображенский, примеру которых последовали другие полки гарнизона
[444]. Солдаты и офицеры гарнизона, возмущенные тем, что полицейские, переодевшись в их форму, приписывали совершаемые ими убийства граждан армии, мгновенно сплотились и стали направляться к Таврическому дворцу, где продолжала заседать дума. Полицейские попытались открыть огонь по многочисленным колоннам, следовавшим к центру города, но «фараонов», как стали называть в народе полицейских, быстро находили и по приказу, исходившему уже из Государственной думы, их арестовывали, но никого до стен парламента не доводили
[445].
