Между ними было метра четыре, когда Ермак нажал на спусковой крючок и последней пулей разворотил монстру волосатую грудь. Упав на спину, нео застонал, и в голосе его явно слышались нотки ненависти и боли: сил в теле умирающего мутанта хватило, чтобы перевернуться на бок, но на большее дикарь оказался не способен. Издав последний отчаянный стон, он сдох. Остекленевшие глаза без тени эмоций смотрели на Ермака, и тот спешно отвернулся, не желая выдерживать этот замогильный взгляд.
А снаружи, меж тем, продолжали доноситься отчаянные крики нео, которых гонял неуемный Горыныч. Решив не тратить горючее понапрасну, «Раптор» теперь шел на сближение и кромсал незадачливых дикарей мощными челюстями. Один из последних нео, изловчившись, умудрился ударить стального «ящера» по ржавому боку… за что тут же был съеден заживо. Впрочем, небольшая вмятина осталась: Ермак видел ее даже с расстояния.
«Надо же, сколько в этих лохматых тварях дури! – подумал он про себя. – Если они даже обшивку био могут повредить, что говорить об обычных людях, вроде нас с Василисой?»
Двое оставшихся дикарей, воспользовавшись заминкой, дали стрекача. Горыныч, увлеченный трапезой, благоразумно решил не гнаться за длинноногими мутантами и сконцентрировался на уже имеющемся мясе. Ермаку хватило одного взгляда на окровавленную морду стального «ящера», чтобы испытать приступ тошноты. С трудом сдержав рвотные позывы, черноволосый наемник отвернулся от окна.
– Снова пронесло, – сказала Василиса, посмотрев на спутника.
– Долго так везти не может, – угрюмо заметил Ермак.
«Хотя московская Зона нам, конечно, прилично задолжала… но у нее же совести нет на самом деле, так что не стоит рассчитывать на ее благосклонность – все равно подведет!..»
Стоило вспомнить о долгах московской Зоны, и перед внутренним взором тут же возник Глеб, сидящий в темном подвале за решеткой с толстенными прутьями. Морда свежиспеченного дикаря была перемазана кровью, а пол его небольшой камеры устилали кости убитых крыланов и вормов.
Жуткий образ, но Ермак уже к нему немного привык, а потому отнесся стойко…
Вот только помимо Глеба в подвале был еще кое-кто.
«Трифон».
Это воспоминание хранилось в самом дальнем углу чулана памяти и обычно наружу не извлекалось. Но сейчас, несмотря на отчаянное нежелание Ермака снова переживать тот чудовищный миг, страшная правда снова показалась наружу и предстала перед черноволосым наемником во всей красе…
… Когда Трифон спустился в подвал, его брат сидел, прислонившись спиной к стене, и завороженно смотрел на сына, а сын, в свою очередь, смотрел на отца, даже не понимая, кто перед ним. Это была жуткая игра, к которой Ермак никак не мог привыкнуть. Глеб не узнавал его и нередко говорил, что с радостью сожрал бы обоих своих пленителей.
Когда ноги Трифона застучали по ступенькам лестницы, дикарь переключил внимание на него и многозначительно облизнулся. Ермак при виде этой гримасы невольно скривился: сумасбродство любимого сына казалось проклятьем, совершенно незаслуженным и крайне жестоким.
– Все так же? – спросил Трифон, приближаясь к брату.
Ермак молча покачал головой. Говорить не хотелось. Да и о чем тут говорить, если никаких изменений с Глебом не происходило… ну, разве что в худшую сторону? Новоявленный нео сидел и жрал, а когда не жрал, ждал новой жратвы. Казалось, он может есть днями напролет, причем любое мясо – сырое, жареное, человечье или крыланское, неважно.
– Думаешь, мы найдем способ его обратно… перевоплотить? – спросил Трифон, подступая к клетке с Глебом.
Дикарь сидел неподвижно – только сопровождал дядьку внимательным взглядом.
– Не знаю я, брат, – угрюмо буркнул Ермак. – Что делать, не знаю… но и бросить да уйти не могу…
– И сколько ты думаешь здесь сидеть? – спросил Трифон, не оглядываясь.
– Да сколько потребуется, – неопределенно пожал плечами Ермак. – Пока не найду способ… или не сдохну.
– Я это к чему… – шумно выдохнув, сказал Трифон. – Мне просто кажется… кажется, что он уже все… не вернется.
– Чего ты мелешь? – нахмурившись, спросил Ермак. – Откуда ты взял, что он не вернется?
– Да оттуда! – в сердцах воскликнул Трифон, резко повернувшись к брату. – Ты на него посмотри – это ж нео, стопроцентный! Чего в нем от человека-то оста…
Глеб взлетел на ноги так быстро, что Ермак даже не успел заметить это едва уловимое движение. Только что дикарь сидел на полу – и вот уже вцепился в голову дядюшки обеими руками. Ермак торопливо вскочил на ноги и бросился к клетке, но опоздал: к тому моменту, как он подбежал, Глеб уже несколько раз ударил Трифона теменем о толстый прут решетки и проломил бедняге череп. Мозги брызнули во все стороны, заляпав не только дикаря, но и подоспевшего Ермака.
– Ты чего?! – рявкнул черноволосый наемник, бешено вращая глазами. – Отпусти! Он же… он же дядька твой…
Вцепившись в Трифона, Ермак потянул его на себя, однако нео значительно превосходил человека в силе, а потом без особого труда втащил труп убитого в камеру через просвет между прутьями. Черноволосый наемник нехотя разжал пальцы и отступил на шаг: брату он уже помочь не мог, а вот сам умереть следом за ним – легко, даже очень. Судя по плотоядному взгляду, нео не отказался бы от еще одного блюда на своем «полевом столе»…
– Эй.
Ермак вздрогнул. Голос Василисы вывел его из некоего подобия транса, и черноволосый наемник, мотнув головой, удивленно посмотрел на спутницу.
– О чем задумался? – спросила девушка, вглядываясь в его глаза так, будто надеялась отыскать там ответ.
– Да так… – немного смутившись, буркнул Ермак. – Порядок. Пойдем уже к Горынычу…
И, не дожидаясь новых вопросов, он устремился к дверному проему, за которым находилась улица и трапезничающий «Раптор». Походя Ермак снова зарядил ружье – на будущее.
Когда они оказались на улице, он спросил, не оглядываясь:
– Далеко еще до Дома Культа?
– Да не очень, – подумав, ответила Василиса. – Может, кварталов пять… Ну да, точно: два туда, потом еще три налево…
– Тогда давай не терять времени даром? – предложил Ермак.
Он бросил взгляд на солнце, которое медленно, но верно клонилось к горизонту. День приближался к своему концу; время беспощадно бежало вперед.
Оставалось надеяться, что оно будет благосклонно к Глебу и Бо.
«Ну да, время ведь – еще одна воплощенная добродетель, прямо как московская Зона!..»
– Пойдем, Горыныч! – воскликнул Ермак и, дождавшись, пока стальной «ящер» повернется к нему, махнул рукой – мол, двигай вперед.
Уговаривать био по два раза не пришлось.
* * *
– Тяжко, да? – спросил Громобой, с тоской глядя на жену.
Бо, конечно же, промолчала. Она до сих пор находилась без сознания и, что еще хуже, бледнела прямо на глазах. Заботливый муж пытался поить Бо из фляги, и девушка даже делала неосознанные робкие глотки, но глаз так и не открыла – ни разу, с того момента, как смежила веки еще на поле брани. Громобой плясал вокруг жены, садился рядом и гладил по руке, снова вскакивал и расхаживал по заброшенному дому, лихорадочно размышляя, что бы ему предпринять, дабы поскорей вернуть благоверную к жизни…
