Так Карла и сделала. Она представила, как будет ходить в новую школу, где ее не обидят. А еще подумала об открытке с лондонским двухэтажным автобусом, которую они с мамой написали нонно в Италию, хотя и не ждут ответа. А вдруг…
Под дверью что-то заскреблось. Конверт! Желая услужить, Карла соскочила с дивана, подняла конверт и подала Лили. Эд раздраженно засопел: модель должна сидеть неподвижно!
– Эд! – Голос у Лили стал как у мамы, когда Ларри недавно не смог приехать. – Взгляни.
Лицо Эда сразу стало напряженным.
– Надо звонить в полицию. – Он посмотрел на Карлу. – Давай проверим, не пришла ли твоя мама с работы.
Глава 15. Лили
Моей первой мыслью, когда Эд подал мне письмо, была, что это снова Сара Эванс: вспомнилось сообщение, полученное на прошлой неделе через секретаршу.
– А как разговаривала звонившая? – спросила я.
Девица пожала плечами:
– Не знаю, нормально.
«Не загробным голосом?» – чуть не спросила я, дрожащими пальцами набирая номер.
– Сара Эванс у телефона.
Сомнений не осталось: со мной говорит Сара Эванс. Что происходит?
– Я Лили Макдональд, – начала я, в последний момент вспомнив, что я уже не Холл. – Вы мне звонили насчет…
Собеседница сердито перебила:
– Насчет моей дочери!
Мое облегчение было не передать словами. Покойную Сару Эванс просто назвали в честь матери!
– Как вы смеете защищать этого негодяя? – прошипела та. – Как вы можете, вы же человек?
Облегчение стремительно сменялось противным сосущим ощущением в груди. Будь это моя дочь, я была бы возмущена не меньше Сары Эванс… До этой минуты меня заботило лишь, сможем ли мы добиться оправдания Джо Томаса.
Расстроенный голос миссис Эванс напомнил мне крики моей матери много лет назад: «Как ты могла, Лили? Как ты могла?»
Меня бросило в пот. Бедная женщина. Я вспомнила газетную статью, и мне стало совсем худо: у нее же рак…
– Извините, миссис Эванс, но я не вправе обсуждать с вами подробности дела. – Ненавидя себя, я положила трубку и пошла докладывать начальнику плохие новости об «утрате» принципиально важных для апелляции Джо Томаса документов.
И сейчас, читая подсунутое под дверь письмо, я заподозрила, что автор анонимки – миссис Эванс.
– Как она меня нашла? – спросила я, стараясь сдержать дрожь. – Откуда она знает, где мы живем?
– Она? – У Эда напрягся рот. – Ты знаешь, кто это написал?
Я коротко объяснила ситуацию.
– Почему ты мне не сказала?
– Потому что у нас не такие отношения, – вырвалось у меня, как кипящая вода из крана в ванной (этот образ преследовал меня с того дня, как я взялась за дело Джо). – Ты ни разу не спросил, как у меня прошел день. После работы ты садишься в свой угол и рисуешь углем или красками!
– Лили, Эд, пожалуйста, не ссорьтесь!
Тоненький голос откуда-то сбоку напомнил мне, что мы не одни. С нами ребенок, за которого мы отвечаем, пусть даже всего несколько часов.
– Прости, куколка. – Я обняла ее за плечи. – Эд прав. Надо посмотреть, не вернулась ли твоя мама. Мне нужно сделать важный звонок.
– А мне нельзя остаться, пока ты будешь звонить? – Огромные карие глаза смотрели умоляюще.
– Не сегодня, – твердо сказал Эд и обратился ко мне: – Хочешь, я позвоню этой женщине?
– Почему ты?
– Я твой муж.
Хорош муж, который после свадьбы признается жене, что был обручен с другой! Но при ребенке я так ответить не могла – это было бы недостойно.
– Пойдем? – сказал Эд Карле.
Из коридора было слышно, что он старается шагать не так широко, как обычно, чтобы не обгонять семенившую рядом девочку. Я снова посмотрела на анонимное письмо. Оно было напечатано на принтере, да еще с ошибками. Странно для Сары Эванс – речь выдает в ней образованного человека. С другой стороны, никогда нельзя знать наверняка.
ЕСЛИ ПОМОЖИШЬ ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ, ПОЖЕЛЕЕШЬ.
Я старалась унять дрожь, но она не проходила. Эд прав, надо звонить в полицию, пока дело не приняло более серьезный оборот.
Я лежу в постели, стараясь не думать о новой реальности. Мне угрожают физической расправой, и от этого становится страшно.
– Расскажите еще раз, что произошло, – велел Тони Гордон, когда я позвонила ему на следующий день.
Я повторила то же самое, что полицейским и своему начальнику. Ребенок, который был у нас в гостях, видел, как письмо подсунули под дверь. Нет, человека, который это сделал, мы не видели, но несколько дней назад мне звонила мать жертвы, и в тот же день были украдены важные документы.
Я повторяла все это много раз, и мне уже казалось, что я – обвиняемая. Меня посетило странное искушение приукрасить события, сделать случившееся интереснее или достовернее. А что, преступники тоже ощущают нечто подобное? И своей ложью копают себе могилу? Как Дэниэл?
Конечно, никого не найдут. Как отследишь отпечатанное на принтере послание от неизвестного отправителя в конверте без марки? Меня предупредили, чтобы я «была бдительной», словно это чем-то могло помочь. Точно назло им, я начала поступать наоборот. Когда я шла к автобусной остановке и за мной раздавались шаги, я нарочно не оборачивалась.
Им меня не запугать. Не заставить плясать под свою дудку. В этом и заключается истинная причина моего выбора профессии: мне необходимо верить, что я способна противостоять злу. Поддамся страху – мне конец.
Я беспокойно ворочалась, глядя в потолок, освещавшийся светом фар проезжавших мимо машин, когда вдруг услышала:
– Давина, пожалуйста, – сказал мой муж. И добавил громче: – Давина! – Он разговаривал во сне.
– Я не Давина! – Я начала его трясти.
Спросонья Эд испугался:
– Что? Что случилось?
– Ты назвал меня Давиной.
– Не говори ерунды!
– Я говорю правду. Ты к ней до сих пор неравнодушен?
– Бога ради, Лили, давай спать! Перестань придумывать!
Я отлично знала, что я ничего не придумывала.
На этот раз лгал Эд.
Почти сразу между нами снова появился холодок. Мы вели себя так, будто живем отдельно. Не поднимая глаз, старались незаметно разминуться в нашей крошечной квартире и засыпали, отодвинувшись друг от друга как можно дальше, будто нечаянное прикосновение могло нас убить.
Я не понимаю тесной женской дружбы, у меня нет подруг. Я всегда уклонялась от чрезмерной откровенности: велик риск, что твои секреты разболтают. Но сейчас мне отчаянно требовалось с кем-то поговорить, чтобы мне дали совет, как вести себя с Эдом. И сделать это мог только один человек.
