– Ц-ц, – резко перебила ее мама. – Не надоедай Лили, видишь, она работает.
– Все нормально. – Лили отложила ворох бумаг и приветливо улыбнулась Карле, не забыв и ее маму. – Это домашняя работа.
Карла вгляделась в убористые строчки.
– Это арифметика? Если хочешь, я тебе помогу. В старой школе я не понимала математику, но монахини все хорошо объясняют, и теперь… – Карла замолчала.
– Что с тобой? – удивилась мама.
Зато Лили все поняла и сразу убрала бумаги в портфель. Но было слишком поздно: Карла снова увидела то ужасное слово. Убийство. Что оно делает в домашней работе Лили? Неужели ее подруга кого-то убила? Живого человека, а не просто пенал? По спине Карлы пробежал холодок.
– Приятная внешность может быть обманчива, – не далее чем позавчера говорила мать-настоятельница на утренней линейке. – В каждого человека может вселиться дьявол. Мы все должны быть бдительны.
Карла не знала, что такое «бдительный», – пришлось дома смотреть в «Детском словаре». Она незаметно отодвинулась. Неужели Лили, которая помогала ей печь пироги и позволила вылизать миску, на самом деле плохой человек? Может, от этого она всегда спорит с Эдом? Потому что он тоже уверен, что она плохая?
– В чем дело? – повторила мама.
– Ни в чем. – Карла отвернулась к окну и стала смотреть на парк, где с деревьев опадали последние красные и желтые листья и, танцуя на ветру, устилали грязную траву. Лили вдруг перестала казаться ей хорошей.
И тут Карле пришла страшная мысль: а что, если Лили была с ней приветлива, чтобы потом убить и ее?
После этого по воскресеньям у Карлы начал регулярно болеть живот.
– Я хочу остаться дома, – сказала она маме в первый раз.
– Но тебя ждут Лили и Эд!
Карла со стоном перекатилась на бок.
– Лили всегда делает домашнюю работу, а Эд заставляет меня сидеть неподвижно и рисует. Не хочу к ним!
Мать упрашивала и задабривала, но ничего не добилась. «Стой на своем, – подзуживала Китти, тараща свои черные глаза. – В конце концов она тебе поверит. Слышишь? Получилось! Она пошла звонить Ларри, что не может с ним встретиться, потому что ты заболела!»
Днем Карле полегчало настолько, что они сходили в парк, но мама осталась недовольна.
– Что-то быстро у тебя живот прошел – вон как ты скачешь.
В следующее воскресенье живот у Карлы снова разболелся. На этот раз Ларри все равно приехал и присел на краешек ее кровати с серьезным лицом.
– Как ты думаешь, что поможет твоему животу? – тихо спросил он.
«Может, велосипед? – подсказала сидевшая рядом Китти. – Розовый, как у Марии».
– Может, велосипед, – повторила Карла. – Розовый, со звонком и корзиной.
Ларри кивнул.
– Поглядим, что будет на твой день рождения во вторник, – сказал он.
У Карлы перехватило дыхание.
– Тебе десять лет исполнится?
Девочка кивнула.
– Ты уже большая для детских капризов. – Ларри говорил тихо, но твердо. – После этого чтобы глупостей больше не было. Ты меня слышала?
Глава 17. Лили
Декабрь 2000 года
Несмотря на решительную фразу, брошенную мужу («Я в состоянии сама о себе позаботиться»), я была очень напугана анонимным письмом и тем, что началось потом. Идя к остановке, я нарушила клятву и боязливо оглянулась. Зимой по утрам темно – отличная возможность для злоумышленников притаиться в тени кустов. Но сзади никого не оказалось.
Я уже некоторое время не видела Карлу. Надеюсь, живот у нее прошел. В воскресенье нам с Эдом без нее было трудно – не было буфера, отдушины, означавшей, что необязательно разговаривать друг с другом. Эду не хватало его музы – новый портрет Карлы действительно обещает стать удачным, а мне – возможности готовиться к процессу без помех. Ни на что другое у меня практически нет времени.
– Суд разрешил апелляцию, так что у нас будет пересмотр, – позвонил мне Тони Гордон. – Назначили дату. Уже в марте. – Сквозь приподнятый тон в его голосе прорезались деловитость и озабоченность. – Гонят на всех парах, разгребают завалы. Звоню предупредить, что рождественские каникулы отменяются.
Похоже, Тони не шутит. Шутки кончились. Ягоды на остролисте уже покраснели – я прохожу мимо нарядного куста каждое утро.
Красный, как кровь. Красный, как ярость. Красный, как пиджак, в котором Дэниэл был в тот вечер.
– Рождество похоже на поле битвы, закиданное сладкими пирожками, – однажды сказал он.
Я заподозрила, что брат это где-то вычитал, но он говорил так, будто сам придумал такое сравнение.
Сказано в любом случае метко. Эд просит, чтобы мы на день съездили к его родителям, а я хочу к своим.
– У моих больше никого нет, – подчеркнула я.
Мы до сих пор не договорились.
Интересно, как проведет так называемые каникулы Джо Томас? Навестит ли его кто-нибудь? Я запоздало раскаивалась, что отдала ему старый альбом Дэниэла. Я переступила черту. Что на меня нашло? Сегодняшний визит будет другим.
Глаза у Джо Томаса сверкали, как у тигра. «Тигр, тигр, жгучий страх, Ты горишь в ночных лесах…»
[15] Одно из любимых стихотворений Дэниэла.
У Джо вырвалось почти рычание:
– Кто-то подсунул вам под дверь письмо с угрозами?
Утром по дороге в тюрьму Тони заявил, что пора поднять этот вопрос.
– Теперь, когда назначена дата заседания суда, надо его расшевелить, – сказал он и сжал губы. – Сдвинуть с мертвой точки. Спровоцировать – вдруг удастся выжать из него что-нибудь еще. Посмотреть, нет ли дыр в нашей аргументации.
Первая часть вполне удалась: на щеках Джо Томаса задвигались желваки, а руки, лежавшие на столе между Тони и мной, сжались в кулаки. Постер с «Надеждой» немного съехал по стене.
– Что в нем было написано?
– «Поможешь этому человеку, пожалеешь», – Тони отчеканил каждое слово, словно мы находились в зале суда. – Должен прибавить, – усмехнулся он, – что у автора хромает правописание.
– Я с этим разберусь. – Глаза у Джо стали совсем черными.
Выражение «его глаза потемнели» я всегда считала поэтической вольностью, однако сейчас напротив сидела живая иллюстрация.
– Прозондирую почву.
Тони кивнул:
– Спасибо.
До меня вдруг дошло, зачем Тони завел этот разговор: он хотел проверить, есть ли у Джо связи на воле. Сыграв на том, что он назвал «очевидной эмпатией между вами, Лили, и клиентом», Тони получил подтверждение своим подозрениям.
